Книга Львиная охота - Александр Щеголев

Холм был в центре. Во всяком случае, ничего другого, похожего на холм, поблизости не наблюдалось. Словно кучу мусора сволокли на лужайке — огромную кучу мусора высотой в половину мачты, на которой каждое утро поднимали флаг Академии, — а потом залили ее стеклом, чтобы была она праздничной и гигиеничной, чтобы сверкала на солнце и радовала глаз паломника. Люди лазили по склонам этой пирамиды, сидели у подножия, лежали на траве, бесцельно слонялись вокруг; паломников было много.

— Погуляй тут, — распорядилась Рэй. — Никуда не уходи.

— А ты? — спросил я.

— Надо предупредить Милу, иначе тебя не пустят.

— Куда не пустят?

— В музей.

В какой музей? Время вопросов закончилось: ведьма исчезла, как туман поутру. Тогда я приблизился к странному сооружению, чтобы рассмотреть его в подробностях. Стеклянная масса уходила вверх ступеньками-ярусами, а внутри, в прозрачных толщах, были похоронены вещи. Ковры, свернутые в трубку. Подушечки с рюшами и воланами. Репродукции в массивных багетах, модные когда-то семирожковые люстры, и еще хрусталь, смесители, тоноры, видеоприемники, и еще теннисные ракетки, галстуки, трости… Специфический подбор вещей. Надо полагать, это и вправду был мусор. Хлам особого рода, который загромождает не столько дом, сколько сердце.

Вершину холма венчал большой фикус в кадке.

Я смотрел на этот фикус и умилялся. Гражданская война закончилась, думал я, и люди пришли сюда, пришли ожесточенные и потерянные, чтобы выбросить прошлую жизнь на свалку, люди становились в очередь, тянулись нескончаемой вереницей, чтобы швырнуть в общую могилу трупы несбывшихся надежд, и возвращались домой — просветленные, с пустыми руками… и взлетал к небу огонь погребального костра, и восторженно ревела толпа… нет, не так было, никаких костров или толп! Люди шли семьями, с флажками и шариками в петлицах, торжествуя и гордясь собой, и каких только чудовищ не несли победители в своих руках! Чудовища были узнаны, изобличены, больше не опасны, они молили о сострадании и напоминали о совместном счастье, ведь жизнь их питалась тем искренним обожанием, которое люди всегда к ним испытывали, но Памятник Великой Победы тоже нуждался в обожании… и массовая жертва была принесена, потому что торжествующая гордость всегда оказывается сильнее благодарности, сострадания и здравого смысла… Прекрати насмехаться! — сделал я себе замечание. Братская могила для вещей — всего лишь символ. Человек перестал быть зависимым. Это — символ освобождения.

Или человек просто сменил один вид зависимости на другой?

— …Я знаю, что ипохондрия не лечится, — с яростным напором произнесли у меня за спиной. — Я хочу знать, как ее лечить?..

Наверное, стеклянный холм возник вскоре после моего отъезда; хорошо помню, что здесь была здоровущая воронка, которую уже при мне превращали в котлован — собирались строить экспериментальную станцию космической связи. Более того, эта чудесная поляна вся целиком была изуродована во время боев. (Как, впрочем, и значительная часть территории Академии, и примыкающие к ней Райские Кущи с их знаменитой телебашней). Помнится, тогда Академию только-только начинали восстанавливать, и начали, как видно, с того, что вместо станции космической связи организовали пирамиду с фикусом… Сейчас поляна, ясное дело, была обжитой и благоустроенной: фонтанчики для питья, беседки для занятий, искусственный грот с туалетом, декоративный водоем в форме сердечка. Я даже приметил будочку воздухозаборника, торчащую из травы по ту сторону кольцевой аллеи и выполненную в виде избушки гнома. У них тут что, удивился я, бомбоубежище есть? Восстановлено со времен Большого Страха?

Над тумбой пищевого автомата склонялся знакомый мне командировочный, с которым мы имели ночью поучительную беседу. Идейный противник женщин, переставших вдруг продаваться — был он голый по пояс, кряжистый, лоснящийся… Его-то каким ветром сюда занесло?! Этот тип запихивал обеими руками себе в рот фруктовое желе и поглядывал на меня любопытными поросячьими глазками. Я приветственно приподнял кепочку, и он тут же сменил позу, выставив мне навстречу квадратные ягодицы. Ну что ж, здесь никто никому не навязывается. Я медленно побрел вдоль подножия холма, с наслаждением улыбаясь всем вокруг, и все вокруг улыбались мне; настроение оставалось прекрасным; и странные разговоры, в которых мне не было места, обтекали меня, как вода старую корягу…

— Я объясню, что такое покаяние, если ты до сих пор не включаешься! Покаяние — это так. Во-первых, попроси прощения. Во-вторых, сам прости. И в третьих, в главных, попроси прощения у Бога.

— Ты думаешь, это поможет мне от бессонницы?

— Покаяние — не лекарство, а дверь. Прежде чем ждать помощи, сначала надо войти.

— Не знаю, не знаю. Дверей много. Сыроядение дает прекрасные результаты, но не отказываемся же мы на этом основании от голодания?

— Кстати, ошибки в выборе питания могут привести даже к слепоте.

— А правда, что узкое белье очень вредно для глаз?

…Люди отдыхали. Кто-то, сидя на траве, делал себе массаж — ступней ног, головы, кистей рук, — кто-то сосредоточенно, по-обезьяньи выискивал на теле соседа активные точки и воздействовал на них большим пальцем — словно клопов давил. Многие ходили или сидели с пиратскими повязками на одном глазу. («Кто это, корсары? — озадаченно спросил я у дамы в сарафане. «Нет, вампиры, — ответила она, кокетливо поглаживая лямочки. «А зачем повязки?» — «Зрение обостряют».) Я все-таки ожидал чего-то другого. Я полагал обнаружить здесь групповые медитации, отправление неведомых мне ритуалов, хоровое пение мантр и шаманские пляски. Или, скажем, здесь мог быть психологический практикум для алчных и агрессивных, или, того лучше, начальная школа здоровья, где прополаскивали мозги всем новичкам. А тут, оказывается, просто проводили время. Это было место, где общались, набирались энергии и оттачивали зрение…

— «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце», — говорила девушка в блузе-распашонке. — Это, между прочим, из Библии. Так что смотреть на солнце — полезно! Причина солнцебоязни чисто психологическая. Надо только уметь это правильно делать, и не будет никакой депрессии, уйдет напряжение, появится живость и блеск в глазах…

Ее слушали.

— Выздоровление — это как включение, — говорила девушка в белоснежной хáечке. — Что-то должно щелкнуть в голове. Щелк — и ты здоров, хотя секунду назад был еще болен…

Слушатели старательно включались.

— Все дерьмо, кроме мочи! — кричал мужчина в бриджах. — Я понял это, товарищи, перейдя на интенсивные формы уринотерапии.

Кругом смеялись…

Итак, человек сменил один вид зависимости на другой, весело думал я. И нет, наверное, в этом ничего страшного, скорее наоборот… Но ведь любая медсестра знает, что для человека существует только один вид зависимости — нейрохимическая. Все остальное — наша безответственность или безволие. Более всего на свете человек зависит от равновесия в его нервной системе, которое поддерживается фантастическим коктейлем веществ, гуляющих между нервными клетками. Равновесие это на беду хрупкое, нарушаемое чем угодно: таблеткой, излучением, словом. Особенно успешно гомеостазис нарушается, когда мы хотим сделать, как лучше. В начале века был проведен эксперимент: крыс помещали в специальную среду, в которой продолжительность жизни клетки значительно увеличивалась. В результате крысы жили четыре-пять лет вместо обычных двух с половиной! Но при этом они большую часть своего фантастически долгого бытия спали. Они мало ели, неохотно двигались, редко давали потомство. За все надо платить, и за долголетие крысы заплатили несостоявшейся жизнью. Эксперимент был повторен в Японии — уже на добровольцах из числа людей (когда это выплыло, скандал случился на всю планету; исполнителей потом судили). Последствия оказались иными: кто-то из подопытных, как и зверье, впал в спячку, но большинство сошло с ума. Психоз в различных формах — такова была человеческая реакция на долголетие. Опыты, конечно, свернули, и психическое состояние пострадавших в конце концов пришло в норму, однако некоторая общность в судьбе крыс и людей показала, что насильственное продление жизни прежде всего ломало личность… А какую цену готовились заплатить за вечную молодость в этом городе?