Книга Хрустальное сердце - Татьяна Корсакова

— Да вот, не спится что-то.

— Болит что-нибудь? — Свешников сбросил скорость.

— Ничего не болит, просто думаю.

— О чем?

— О Лизе, о благодетеле ее. Странно это все, тебе не кажется?

Свешников пожал плечами, сказал успокаивающе:

— Не волнуйся, Ленок, через пару часов приедем. На месте во всем разберемся. Поспи пока.

У Белорусского вокзала они оказались в половине седьмого утра. Не рассчитал Свешников, Лиза, наверное, еще только собирается из дому выходить.

— А может, сначала на Красную площадь? — предложила Лена и широко зевнула.

Свешников перегнулся через водительское сиденье, погладил жену по голове:

— Успеется, давай сначала внутрь зайдем, осмотримся.

— Так ведь рано же еще.

— А для экскурсии по Красной площади не рано? — Свешников усмехнулся. — Одевайся, Ленок.

Лена узнала подругу не сразу. Выискивала в толпе черную кроличью шубку, а на белую куртку внимание обратила только со второго захода. Лиза спала, пристроившись в неудобном кресле, съежившись, спрятав руки в карманы куртки. Капюшон сполз, и в холодном свете люминесцентных ламп ее лицо выглядело неестественно худым и бледным. Или свет тут ни при чем и она так выглядит на самом деле?

Лена растерянно посмотрела на мужа. Свешников пожал плечами, не стал давать оценку увиденному.

— Что она делает на вокзале в такую рань? — шепотом спросила Лена.

— Ждет нас.

— Еще только семь утра.

— Может, решила подстраховаться, пришла пораньше.

— И улеглась спать? Свешников, вот ты мне скажи, она на самом деле похудела или мне это только кажется?

— Ну, не знаю. — Муж задумчиво потер подбородок. — А мы так и будем тут стоять и выяснять, похудела или нет твоя подруга, или подойдем и спросим у нее самой?

Лена поморщилась: муж был слишком логичен, слишком последователен, иногда ее это раздражало.

Лиза проснулась сама, Лена еще не успела коснуться ее плеча, а она уже открыла глаза.

— А мы уже приехали, — сказала Лена и жизнеутверждающе улыбнулась. — Чуть раньше, чем планировали.

Лиза мгновение всматривалась в лицо подруги, а потом со сдавленным всхлипом повисла у нее на шее.

— Ленка! Леночка, вы приехали…

Они обнимались, и целовались, и обменивались бессмысленными репликами, а Свешников деликатно стоял в сторонке и терпеливо ждал, когда этот поток возгласов, слез и всхлипов иссякнет.

Ждать пришлось долго.

Она сидела на заднем сиденье машины, рядом с тихо всхлипывающей Ленкой, жевала бутерброд с ветчиной и запивала его чаем из термоса. Обогреватель в салоне работал на полную мощность, и впервые за последние несколько часов Лиза почувствовала, что согрелась.

— Лиз, тебе не жарко? — поинтересовалась Ленка, стаскивая с себя дубленку. — Может, снимешь куртку?

Она бы сняла, но под курткой был порванный свитер, и ей не хотелось, чтобы друзья это видели.

— Попозже, — отмахнулась Лиза, но тут же поняла, что так просто от дотошной Ленки не отделаешься — подруга уже заметила порезы на ее руках.

— Лиза, это что такое?!

— Ерунда, чуть-чуть порезалась.

— Ничего себе — «чуть-чуть порезалась»! — Лена скептически покачала головой, сказала твердо: — Рассказывай.

Лиза бросила быстрый взгляд на коротко стриженный затылок Свешникова, сказала шепотом:

— Лен, я тебе потом все расскажу.

— Когда потом?

— Дома.

— А твой спаситель что ж не пришел тебя проводить? — Лена смотрела на нее внимательно, чуть осуждающе.

— Он занят. — Говорить о Легостаеве не хотелось.

— Занят! — Ленка всплеснула руками, в полумраке салона блеснуло обручальное колечко. — И чем же таким важным можно заниматься в семь утра?

— Ленок, оставь Лизу в покое, — не оборачиваясь, сказал Свешников.

Лиза благодарно улыбнулась: повезло подружке с мужем! Он такой тактичный, такой надежный и очень ее любит.

Ей бы хотелось сразу же поехать домой, но Свешникову нужно было отдохнуть после ночи, проведенной за рулем. Они остановились в гостинице на окраине, обшарпанной и неуютной, зато не слишком дорогой.

— Лен, у тебя есть что-нибудь, во что можно переодеться? — шепотом спросила Лиза, едва они переступили порог номера.

Лена удивленно нахмурилась, и, предвосхищая ее вопрос, Лиза распахнула куртку. Подруга глянула на порванный свитер, тихо ахнула, не говоря ни слова, принялась рыться в дорожной сумке.

— На, это подойдет. Только учти, я хочу знать, что произошло, — сказала она, протягивая Лизе вязаную кофту.

Та молча кивнула. Кому ж еще можно рассказать обо всем, что с ней случилось, как не лучшей подруге? Лучшие подруги для того и существуют…

Утро наступило мрачное и промозглое — лучше бы оно и не начиналось. Макс потянулся, попытался сесть, больно ударился обо что-то головой, застонал, разлепил глаза. Он лежал на ковре у дивана: то ли свалился во сне, то ли уснул на полу.

Голова гудела, перед глазами плавали фиолетовые пятна. Надо бы попросить Лизавету, чтобы сварила ему крепкий кофе и дала таблетку аспирина. Нет, лучше сразу две таблетки. Он уже открыл рот, чтобы позвать Лизавету, когда взгляд сфокусировался на коробке из-под обуви. По позвоночнику побежал холодок, в животе заныло.

Нет больше никакой Лизаветы, он сам ее вчера выгнал — между прочим, за дело! После того что она сотворила, убить ее было мало, а Макс не убил, он всего лишь вышвырнул ее на улицу. В ночь, в двадцатиградусный мороз…

Холодок со спины переполз на затылок. Морщась от боли, Макс встал. Ерунда! Эта маленькая дрянь не заслуживает жалости. Она его не пожалела, не задумываясь, уничтожила его хрустальный народец. Так что плевать, что ей некуда податься. И на то, что у нее нет перчаток, тоже плевать. Переночует где-нибудь в подворотне или на вокзале. Ей не впервой… А ему нужно в душ, и как можно скорее. Сначала горячая ванна, потом ледяной душ. Да, только так, иначе он свихнется от головной боли.

Макс лежал в ванне и старался ни о чем не думать. Ни о чем не думать не получалось.

…Она просто притягивает к себе неприятности, у нее такой особенный талант — создавать проблемы! А на дворе двадцать два градуса мороза, он случайно посмотрел на градусник. Да, чисто случайно отогревал дыханием заиндевевшее стекло, чтобы чисто случайно увидеть, что красный столбик подкрадывается к цифре «двадцать три».

Макс чертыхнулся, сделал воду погорячее, словно это ему самому довелось провести ночь на двадцатиградусном морозе.