Книга В порыве страсти - Розалин Майлз

Но мать Джины?

Неужели не было предела его скотству?

Джон не помнил, как выбрался из поселка аборигенов. Последним, что он видел, были тупые лица полицейских, на которых разливалось похотливое ликование по мере того, как слова Марка постепенно доходили до них.

– Не… не болтайте об этом, ладно, ребята? – пробормотал он, пламенея от стыда. – Держите это в тайне, а?

И это говорил он – он, который насмехался над Алексом за то, что тот хотел замять скандал с Кёнигами. Теперь он сам пресмыкается перед полицейскими! Джон пошел прочь, как зомби, на негнущихся ногах, сел на лошадь и поскакал в буш.

Он скакал и скакал, все дальше и дальше, как человек, которому некуда ехать.

Ровный безводный пейзаж пустошей, ненавистный тем, кто не изведал даваемого им душевного покоя, отвечал состоянию его внутреннего мира: такой же истощенный и заброшенный, пустой, выжженный и высушенный. Пронзительные крики длиннохвостых попугаев, насмешливое курлыканье журавлей, неотвязные вопли кроншнепа, похожие на детский плач, казалось, исходили из самого сердца Джона, разрываемого утратой. Он смог придумать лишь одно: оставаться в стороне от усадьбы, пока не решит, что делать дальше.

Джина – его сестра?

Единокровная сестра?

Нельзя любить ее, нельзя на ней жениться.

Боль звенела в нем, как вопль. Джон ехал милю за милей, беззвучно рыдая. Он не представлял, что может быть так больно. Человек, к которому, он считал, можно обратиться в любом горе, оказался единственной душой на свете, к которой нельзя воззвать.

Джина.

Даже ее имя теперь звучало как стенание, как горестный крик. А что значат его страдания по сравнению с ее горем, когда он ей скажет, что все кончено: завершилось, не успев по-настоящему начаться!

Но как порвать без всякого повода – ведь он не мог сообщить ей истинную причину, рассказать, что ее мать изменяла ее отцу с его отцом, что она не дочь человека, которого всю жизнь звала папой…

Джон громко застонал. Куда ни кинь – всюду клин! И как ему выпутаться? Никак!

А если это неправда?

Эта мысль стала первой соломинкой, за которую Джон ухватился; она приходила снова и снова, как ложные обещания надежды умирающему. Марк был пьян, он горький пьяница и в ярости на неверную Элли мог брякнуть что угодно. Он мог все выдумать просто назло Кёнигам.

А если бы полицейские сегодня утром не попросили его съездить с ними в поселок, он не услышал бы безумных обвинений Марка, вообще никогда ничего бы не узнал. Больше того, если Марк ошибается насчет него – а Джон мог поклясться, что ни разу не тронул жену Марка! – тогда почему он не может ошибаться насчет отца?

Это только сплетня, слухи, под ними нет никакой основы, нет доказательств!

Почему бы не притвориться, будто он не слышал, что наговорил свихнувшийся абориген, не вернуться, как он и собирался, домой и не жениться па Джине? Но эта мысль умерла, едва родившись. Джон не мог так поступить с любимой. Он не предаст ее доверия, ее веры. Потому что всю жизнь, весь отпущенный ему срок он проживет в страхе, в страхе за себя и за нее, что в один прекрасный день правда выплывет наружу.

Тогда, может быть, проверить, убедиться раз и навсегда, что это ложь?

Но как?

Только двое на свете могли рассказать правду – Филипп и мать Джины. Но оба мертвы, для них давно окончились все правды и неправды земного бытия.

Знает ли Бен?

Но как его спросить? «Эй, приятель, в поселке болтают, что твоя старушка гуляла с моим отцом, что он много лет с ней спал, это правда? Что твоя Джина – уголек из его печки, который он подкинул к твоему очагу?»

А может, спросить Элен, что она об этом знает?

Но если ему стыдно спрашивать Бена, то разве легче выпытывать у нее? «Эй, мама, правда, что у отца плохо застегивалась «молния» на штанах? Я слышал, он не мог удержать свой маятник, чтобы тот не качался на баб, особенно черных. Ты знала, что он своей сарделькой угощает Розу, Элли, жену Бена, судомойку с маслобойки и всех, у кого есть дырка между ног?»

Джон понимал, что становится грязным, мерзким и грязным, хуже Марка, хуже отца, но не обращал внимания. День клонился к вечеру, а он блуждал и блуждал, двигаясь почти по кругу, и бормотания его становились все более безумными. Он потел и мерз под безжалостным солнцем, по привычке останавливался, чтобы дать лошади попастись, находил воду, чтобы напоить ее, но не заботился о себе. Он чувствовал, что в иссушающей жаре теряет необходимую организму влагу, но ничего не мог поделать.

Он знал только одно – нужно держаться подальше от дома.

Только когда стемнело и стало ясно, что домашние давно уснули, он решился повернуть лошадь к усадьбе.

Из конюшен позади дома он увидел одинокий огонек в кухне. Роза всегда ложилась и вставала в неурочное время. Роза.

«Спроси Розу!» – ляпнул пьяный Марк. Почему бы и нет?

Джон вошел в дверь, и домоправительница, казалось, совсем не удивилась, увидев его. Впервые в жизни неизменная колода карт Таро лежала около нее нераскрытая, а компанию ей составляла лишь бутылка столового шерри. Джон схватил стул и уселся за деревянный стол напротив нее. Он чувствовал, что слова, которыми Роза ответит на его вопрос, перевернут его жизнь.

– Скажи, на нас лежит проклятие, Кёниги прокляты?

Опершись на локти, старая женщина уставилась на него, сгорбившись и не мигая, как броненосец.

– Не понимаю, о чем вы?

– Желали ли в прошлом люди – ваши люди, народ, который Иоганн убил, – желали ли они нам зла?

Роза взяла стакан.

– Они все ушли, умерли много лет назад. Они не вернутся.

Она в это не верит, понял Джон.

– До того, как ушли, – настаивал он. – Умирая, проклинали они нас навеки, клялись, что на этой земле мы не изведаем покоя?

Роза с неохотой пожала плечами.

– Ничего такого не знаю. Я ходила в миссионерскую школу!

Джон схватил колоду Таро и угрожающе сжал в кулаке.

– В миссионерской школе тебя этому не учили!

– Мистер Джон, не надо!

Сопротивление было мгновенно сломлено, словно он у нее на глазах убивал ее младенца. Роза отчаянно выхватила потрепанную колоду.

– Что вы хотите узнать? – Она автоматически стала выкладывать персонажей ярко раскрашенной колоды: Влюбленные, Повешенный, Падающая Башня…

– Нет, – хрипло сказал Джон. – Никаких карт.

В глазах, похожих на агатовые бусины, снова мелькнул испуг, он ощущал исходившие от домоправительницы волны страха.

– Тогда что?