Книга Мерзейшая мощь - Клайв Стейплз Льюис

Глунд, которого звали на Земле Юпитером и, трепеща перед его творческой силой, принимали за самого Творца.

С приходом его в синей комнате воцарился праздник. Захваченные славословием, которое вечно поют пятеро совершенных, люди забыли на время, зачем те пришли. Но ойярсы напомнили об этом и даровали Мерлину новую силу.

Наутро он был другим. Он сбрил бороду, но главное — он больше не принадлежал себе. После завтрака Макфи посадил его в машину и высадил неподалеку от Беллбэри.

Марк дремал у ложа бродяги, когда явились посетители. Первым вошел Фрост и придержал дверь, впуская в комнату Уизера и еще одного, незнакомого человека.

Новоприбывший — в грубой рясе, с широкополой черной шляпой в руке — был очень высок, чисто выбрит, изрезан морщинами и голову держал немного склоненной. Марк сразу решил, что это — простой монах, знающий по случайности древние наречия, такие же темные, как и он сам. Было неприятно видеть его с этими негодяями, наблюдавшими не без холодной брезгливости за ходом эксперимента.

Уизер что-то сказал незнакомцу по-латыни, Марк не понял и подумал: «Ну, конечно, он священник. И где они его откопали? Может, грек? Непохоже… Скорей уж русский». Однако, больше он не гадал, ибо его приятель, открывший было глаза, крепко зажмурился и стал странно себя вести. Сперва он захрюкал и повернулся к прочим спиной. Незнакомец шагнул к кровати и произнес два-три слова. Бродяга — медленно, словно тяжелый корабль, послушный рулю — перекатил на другой бок и уставился на пришельца. Тот заговорил снова; лицо у бродяги исказилось, и он — заикаясь, кашляя, тяжело дыша — выговорил высоким голосом какую-то непонятную фразу.

Так беседа и пошла. Бродяга стал говорить глаже, но голос у него был совсем не тот, который часто слышал Марк. Вдруг он присел в постели, указывая пальцем на Уизера и Фроста. Пришелец что-то спросил. Бродяга ответил.

Тогда пришелец отступил назад, несколько раз перекрестился и быстро заговорил по-латыни, обращаясь к начальникам. Лица их менялись, пока он говорил — они все больше походили на собак, идущих по следу. Пришелец кинулся к дверям, подобрав рясу, но они его перехватили.

Фрост оскалился, совершенно как пес, Уизер уже не смотрел вдаль. Пришелец осторожно двинулся к кровати. Бродяга застыл, подобострастно глядя на него.

Снова началась беседа. Бродяга опять указал на Уизера и Фроста, пришелец перевел его слова на латынь. Уизер и Фрост переглянулись. Дальше пошел чистый бред. Очень осторожно, трясясь и кряхтя, ИО стал опускаться на колени, через полсекунды опустился и Фрост с каким-то металлическим лязганьем. Он посмотрел снизу вверх на Марка, и лицо его скривилось от злости, такой сильной, что она уже не была страстью и обжигала холодом, словно металл на морозе. «На колени!» — прорычал он и отвернулся. Марк так и не вспомнил потом, забыл ли он послушаться, или с этого и начался его бунт. Бродяга опять заговорил, не отрывая глаз от пришельца. Тот перевел и отступил в сторону. Уизер и Фрост поползли к кровати. Бродяга сунул им грязную мохнатую руку. Они ее поцеловали. Он приказал что-то еще. Уизер стал возражать (все по-латыни), указывая на Фроста. Слова, поспешно исправлявшиеся на «с вашего разрешения», звучали так часто, что и Марк их понял. Но бродяга был непреклонен; Уизер и Фрост покинули комнату.

Как только закрылась дверь, бродяга рухнул, словно из него выпустили воздух. Он катался по кровати, бранился, но Марк не слушал его, ибо пришелец теперь обернулся к нему самому. Чтобы лучше его понять, Марк поднял голову, но она сразу упала, и сам того не заметив, он крепко заснул…

— …Ну, как?.. — спросил Фрост.

— По… поразительно, — еле выговорил Уизер.

Они шли по переходам и говорили очень тихо.

— Куда мы идем? — осведомился Фрост.

— В мои комнаты, — ответил Уизер. — Если вы помните, он попросил, чтобы ему дали одежду.

— Он не просил. Он приказал.

ИО не ответил. Они вошли в его спальню и закрыли дверь.

— Я полагаю, это ему подойдет, — сказал Уизер, выкладывая одежду на постель. — Мне кажется, баскский… э-э… священнослужитель вам не совсем приятен. Я не разделяю вашей неприязни к религии. Я говорю не о христианстве в его примитивной форме, но в религиозных кругах… я сказал бы, в клерикальных сферах… время от времени попадаются чрезвычайно ценные виды духовности. Как правило, носители их в высшей степени деятельны. Отец Дойл, хотя он и не очень даровит — один из лучших наших сотрудников, а Страйк способен к полной самоотдаче (вы, если не ошибаюсь, называете ее объективностью?). Это — редкость, немалая редкость.

— Что вы предлагаете?

— Прежде всего, нужно посоветоваться с Головой. Как вы понимаете, слово это я употребляю условно, лишь для краткости.

— Не успеем. Скоро банкет. Через час приедет Джайлс. Мы с ним прокрутимся до ночи.

Уизер об этом забыл; но испугало его именно то, что ему отказала память, словно на него впервые дохнула зима.

— Господи, помилуй! — воскликнул он.

— Нечего и говорить, их обоих придется туда взять, — сказал Фрост. — Их оставили одних… и с этим, вашим, Стэддоком. Надо скорей вернуться.

— А что с ними дальше делать?

— Обстоятельства подскажут…

Словом, бродягу выкупали и одели, а когда это кончилось, пришелец в рясе сообщил, что он требует, чтобы ему показали весь дом.

— Мы будем чрезвычайно рады… — начал Уизер. Бродяга перебил его. Пришелец сказал:

— Он требует, чтобы вы показали ему Голову, зверей и узников. Кроме того, он пойдет только с одним из вас. С вами. — И он указал на Уизера.

— Я не допущу… — вмешался Фрост, но Уизер не дал ему кончить.

— Дорогой мой Фрост, — сказал он, — вряд ли сейчас время… э-э-э… К тому же, один из нас должен встретить Джайлса.

Пришелец сказал:

— Простите меня, это не мои слова, я обязан перевести. Он запрещает говорить при нем на незнакомом языке. Он привык, это его слова, чтобы ему повиновались. Он спрашивает, хотите ли вы, чтобы он был вашим другом или врагом.

Фрост двинулся к кровати, но говорить не смог. В голову ему приходили какие-то нелепые обрывки слов. Он знал, что общение с макробами может повлиять на психику, даже совсем ее разрушить, однако приучил себя об этом не думать. Быть может, это началось. Фрост напомнил себе, что страх — продукт химических реакций. Кроме того, в самом худшем случае, это лишь предвестник конца. Перед ним еще масса работы. Он переживет Уизера. Страйка он убьет. Он отошел в сторону, и Мерлин, бродяга и Уизер вышли из комнаты.

Фрост не ошибся — он сразу же обрел дар речи, и без труда сказал, тряся Марка за плечо:

— Нашли место спать! Идем.

В одеждах доктора философии бродяга ходил по дому осторожно, словно по яйцам. Время от времени лицо его искажалось, но ему не удавалось произнести ни слова, если Мерлин не оборачивался к нему и его не спрашивал. Он ничего не понимал, но далеко не впервые с ним творились непонятные вещи.