Книга В путь-дорогу! Том I - Петр Дмитриевич Боборыкин

у котораго онъ учился бы жизни, красотѣ и правдѣ? «А вѣдь я много читалъ,» думалъ про себя Борисъ: «сколько стиховъ знаю наизусть! и многое мнѣ нравилось, а все это проскользнуло, не сжилось со мной, не осѣлось. Видно, я еще не жилъ настоящей-то жизнью, оттого такъ холодно все и принималъ — и мысли, и стихи, и прозу. А надо, вѣдь, выйти изъ такого дѣтскаго состоянія.»

Борисъ всталъ, и долго ходилъ по комнатѣ; потомъ нѣсколько разъ присаживался къ столу, бралъ книгу въ руки, пробѣгалъ машинально нѣсколько строкъ, и бросалъ.

«Я думаю, что бы мнѣ написать для Ергачева…» сказалъ онъ, и началъ опять ходить взадъ и впередъ. Ему бы хотѣлось описать то, что въ немъ самомъ происходило. «Не начать ли дневникъ?» спросилъ онъ. И какой-то тайный голосъ шепталъ ему: «начни, у тебя есть что записывать, ты каждый часъ переживаешь все новыя чувства, и мысли приходятъ не такія, какъ прежде.»

Но, не знаю почему, Борисъ боялся написать свой дневникъ; онъ боялся оставаться одинъ самъ съ собой, раскрывать свою душу и читать въ ней.

Когда часы пробили семь, Борисъ чувствовалъ боль въ головѣ и усталость во всемъ тѣлѣ. «А вѣдь ничего не сдѣлалъ путнаго» проговорилъ онъ.

Маша пришла звать его пить чай; онъ обрадовался этому, какъ ребенокъ; но когда напился чаю, тотчасъ же опять ушелъ и просидѣлъ у себя до ужина; — и опять ничего не дѣлалъ. «Я только выдерживаю характеръ», сказалъ онъ съ усмѣшкой, въ которой была внутренняя грусть.

XXI.

На другой день, часу въ седьмомъ, Горшковъ и Абласовъ были у Бориса. Онъ ихъ принялъ сперва у себя въ спальнѣ. Прежде, при бабушкѣ, Борисъ никогда почти не звалъ товарищей; это его стѣсняло: ему нужно было сидѣть съ ними наверху, а сойдешь внизъ, — столкнешься съ бабушкой.

— Это отцовская комната? — спросилъ Горшковъ, осматривая спальню. — Я здѣсь въ первый разъ, Борисъ.

— Ты теперь бариномъ, — замѣтилъ Абласовъ, тихо улыбаясь.

— Да, бариномъ, — повторилъ Борисъ со вздохомъ. — Одинъ бы я и не справился со всѣмъ этимъ домомъ. Опекунъ-то у меня хорошъ.

Борисъ принималъ теперь товарищей какъ хозяинъ, и ему было это очень странно.

Онъ предложилъ имъ покурить и сказалъ, что тетенька будетъ съ ними пить чай въ диванной.

Горшковъ засѣлъ, по своей привычкѣ, на кровать и закурилъ папиросу.

— Скажи-ка, Борисъ, — началъ онъ — это диванная-то угольная комната, гдѣ бабушка всегда сидѣла?

— Да; ты тамъ тоже никогда не бывалъ?

— Не бывалъ, братъ, да я твою бабушку одинъ разъ всего и видѣлъ. Схожу я отъ тебя, сверху, и мурлычу что-то подъ-носъ, вдругъ она внизу, въ корридорѣ, какъ дастъ на меня окликъ: «кто это тамъ распѣлся?» Я давай Богъ ноги, бросился въ переднюю.

— А какъ ты съ челядинцами? — спросилъ Абласовъ: — вставилъ всю эту араву?

— Нѣтъ, много по билету пойдутъ; ну, а старухъ надо оставить: имъ некуда дѣваться.

— Фабрику открой, Борисъ, — закричалъ Горшковъ — заставьихъ цыновки плести, какъ въ богоугодныхъ домахъ, и намъ въ гимназію поставляй.

Часы на бюро пробили семь.

— Ну! пойдемте пить чай, — проговорилъ Борисъ — тетенька насъ ждетъ.

Въ залѣ горѣла лампа свѣтлѣе обыкновеннаго. Дверь въ гостиную была отворена. Гостиная тоже освѣщалась лампой. Давно Борисъ не видалъ ее при вечернемъ освѣщеніи; на него она произвела почти такое же впечатлѣніе, какъ и на его товарищей.

Въ диванной, на столѣ, горѣли двѣ свѣчи, но тамъ было все-таки довольно темно.

Софья Николаевна встрѣтила гостей посрединѣ комнаты. Борисъ хотѣлъ ихъ представить, но она не дала ему начать.

— Я ужъ васъ знаю, господа, — сказала она съ улыбкой: — вотъ вы — Горшковъ, а вотъ вы — Абласовъ, вѣдь я не ошиблась?

— Нѣтъ угадали, — отозвался Горшковъ — вамъ Боря вѣрно сказалъ про мой вихоръ. Вотъ вы и узнали.

Абласовъ молчалъ; онъ стѣснялся и нахмурилъ брови.

— Садитесь, господа, — сказала Софья Николаевна — будемъ пить чай.

Она сама разливала. Въ дверяхъ показалось вымытое лицо Митьки и тотчасъ же скрылось. Маша сидѣла на боковомъ диванѣ, сложа ручки, очень кротко и съ любопытствомъ посматривала на гимназистовъ.

— Нѣтъ, о вихрѣ я ничего не слыхала, — продолжала Софья Николаевна.

Всѣ разсмѣялись.

— Вся ваша фигура показываетъ, что вы художникъ; въ васъ что-то такое есть свободиоо…

— Даже черезчуръ свободное, — добавилъ Горшковъ. — Мнѣ ужъ не мало говорятъ, что я дѣлаю слишкомъ много движеній.

— Я еще не замѣчала этого.

Софья Николаевна, разговаривая, наливала чай; Борись слѣдилъ за ней глазами и каждый разъ, какъ она обращала лицо въ его сторону, онъ потуплялся.

— Садитесь поближе, — говорила она, показывая Абласову мѣсто на диванѣ. — Сладко вамъ?

— Сладко, — отвѣтилъ Абласовъ спокойнымъ тономъ.

Борису хотѣлось втравить его въ разговоръ, но Софья Николаевна предупредила.

— Скажите пожалуйста, — начала она, больше относясь къ Абласову — вы съ первыхъ классовъ составляете такой тріумвиратъ?

— Какъ же! — отвѣтилъ Абласовъ: — мы всегда сидѣли вмѣстѣ и сошлись потому, можетъ быть, что у насъ такіе характеры: Горшковъ свѣтлый такой…

— Какъ это хорошо сказано, — замѣтила Софья Николаевна — именно свѣтлый.

— Телепневъ ровенъ очень; у него какъ-то все это въ мѣру дѣлается, а я больше молчу, — заключилъ Абласовъ съ добродушнѣйшей улыбкой.

Софья Николаевна значительно посмотрѣла на него:

«Какой онъ умный, мальчикъ», — подумала она и сказала вслухъ:

— Будто вы все молчите?

— Немного говоритъ, — отвѣтилъ за него Горшковъ: — это оттого, что онъ у насъ философъ; въ каждую штуку вдумывается, а мы больше скользимъ…

— Я за то люблю Абласова, — отозвался Борись — что онъ никогда не лжетъ и ничѣмъ безъ толку не восторгается…

— Ужъ полноте, господа, вы меня очень захвалили, — проговорилъ Абласовъ, посматривая на своихъ друзей.

— И вы, вѣрно, сидите первымъ въ классѣ? — спросила его Софья Николаевна.

— Первымъ, самымъ первымъ! — крикнулъ Горшковъ.

— Вы меня конфузите, — промолвилъ Абласовъ, обращаясь къ Софьѣ Николаевнѣ: — точно у меня такая казенная физіономія, сейчасъ можно увидать, что я первый ученикъ.

— Нѣтъ, не потому, — отвѣтила она: — но у васъ лицо серьезнѣе, вы, вѣрно, прилежнѣе вотъ ихъ обоихъ?

И она указала на Горшкова и Бориса.

А Борисъ пилъ чай и съ улыбкой посматривалъ на Абласова. «Вонъ какъ начинаетъ», думалъ онъ: «браво, Абласовъ!» Борису пріятно было слѣдить за разговоромъ, любоваться теткой и наблюдать надъ своимъ серьезнымъ товарищемъ, который все помаленьку сбрасывалъ съ себя свою сдержанность и одушевлялся.

— Я только и беру прилежаніемъ, — проговорилъ Абласовъ — въ этомъ проку мало… Телепневъ подаровитѣе меня будетъ. Да учиться-та у насъ съ толкомъ трудно…

— Вотъ то же самое твердитъ и Борисъ, — замѣтила Софья