Книга Человек с двумя жизнями - Амброз Бирс

случае, в котором я принимал непосредственное участие. В отсутствие моего начальника я напал на след большой партии хлопка – семисот тюков, насколько я припоминаю, – которую спрятали без особой изобретательности, поскольку мне удалось напасть на след. Однажды ко мне в контору пришли два хорошо одетых и благовоспитанных человека, которые намекнули, что им известно о спрятанном хлопке. Когда наше совещание по данному вопросу завершилось, время ужина уже прошло, и они вежливо пригласили меня отужинать с ними, на что я согласился, в надежде узнать больше за бокалом вина. Я хорошо знал, что мои собеседники питали такую же эгоистичную надежду, поэтому меня не мучила совесть из-за того, что я собирался воспользоваться их гостеприимством к собственной выгоде. Однако за столом о деле не говорили, и все мы одинаково воздерживались от шампанского – настолько, что после долгого ужина мы встали из-за стола и с громким хохотом указали на нелепость происходящего. Тем не менее ни одна сторона не признала себя побежденной. Следующие несколько недель мы вели ожесточенную «войну гостеприимства». Мы ужинали вместе почти каждый день, иногда за мой счет, иногда за их. Мы катались верхом, гуляли, играли на бильярде и часто проводили ночи напролет за картами. Но молодость и умеренность (в спиртном) позволили мне пройти это испытание без особого вреда для здоровья. Мы рано пришли к взаимопониманию – и зашли в тупик. Не получив ни малейшего намека на местонахождение хлопка, я предложил им четверть, если они доставят мне тюки или скажут, где их прячут; они предложили мне четверть, если я подпишу разрешение погрузить его на пароход как частную собственность.

Все когда-нибудь кончается, и наше забавное противостояние тоже закончилось. В конце прощального ужина, отличавшегося, по случаю, особенной роскошью, мы расстались, выразив друг другу взаимное уважение – думаю, не совсем неискреннее. Судьба той партии хлопка осталась для меня неизвестной. Вплоть до даты моего отъезда ни одного тюка хлопка не перешло во владение правительства и не было вывезено из страны. Иногда я тешу себя надеждой, что моих последователей они водили за нос так же ловко, как и меня. Нельзя не проникнуться дружескими чувствами к людям, способным оценить хороший ужин!

Еще одно предложение, от которого мне повезло отказаться, поступило, собственно говоря, изнутри системы. Его сделал один отчаянный малый по имени Джек Харрис. Я могу назвать его имя, так как мне доподлинно известно, что его уже нет в живых. Он занимался всевозможными спекуляциями с большой прибылью для себя, но специальный агент так часто привлекал его к участию в «крупных и важных операциях», что в определенном смысле и до определенной степени его считали одним из нас. В то время он казался мне единственным в своем роде, но вскоре я встретил множество таких же, как он, калифорнийских авантюристов, с особенностями поведения, речи и манер которых многие из нас хорошо знакомы. Он никогда не рассказывал о своем прошлом; не сомневаюсь, у него имелись веские причины быть скрытным. Однако любой, разбиравшийся в западном жаргоне – тогда я ничего в нем не смыслил, – сразу же с большой точностью сказал бы, откуда он приехал. Он был довольно крупным и сильным малым, приземистым, чернобородым, черноглазым. И душа у него была черной, хотя он и не был лишен привлекательности. Он был крайне невежественным, хотя сама откровенность его невежества позволяла не обижаться на него. Он был вульгарным, но его вульгарность выражалась в таких метафорах и сравнениях, которые граничили с самой непримиримой утонченностью. Он много пил, играл по-крупному, ругался, как попугай, над всеми издевался, был откровенным мошенником и гордился этим, не знал, что такое страх, широко занимал деньги и тратил их с поистине королевским равнодушием. Так, однажды ему понадобилось поехать в Мобил, но он не хотел покидать Монтгомери и его удовольствия. Не желая отказываться от своей надежды, он уговорил капитана грузового парохода ждать его четыре дня и за каждый день простоя платил ему по 400 долларов; чтобы ожидание не казалось тому слишком долгим, Джек позволил ему бесплатно участвовать в оргиях. Но это уже другая история.

Однажды Джек явился ко мне с довольно греховным предложением, более греховным, чем он делал до того. Он узнал о крупной партии хлопка, примерно в тысячу тюков. Часть из них была частной собственностью, часть подлежала конфискации. Хлопок хранился в нескольких местах на берегах Алабамы. У него имелся пароход «с отважным, храбрым экипажем», готовым по ночам забирать хлопок с небольших пристаней. Он намеревался перегружать этот хлопок к себе на пароход и везти его вниз по течению. От меня же он просил всего одну подпись на официальном пропуске – или, в том случае, если я сам буду сопровождать экспедицию и получу часть прибыли, от меня даже пропуска не требовалось. Отклонив его поистине щедрое предложение, я решил, что обязан назвать Джеку хотя бы одну причину моего отказа, которую он поймет. Поэтому объяснил ему, как обстоят дела в Мобиле. Ему не разрешат перевалить груз на большой корабль и получить необходимые бумаги, позволившие бы кораблю покинуть порт. Мое простодушие страшно удивило и обидело его. Неужели я считаю его дураком? Он вовсе не собирался тратить время на такие глупости, как перевалка хлопка с одного судна на другое. Нет, он предлагал, без всяких докучных формальностей, незаметно выйти из Мобила под покровом ночи и провести судно с хлопком в Гаванский залив! Мошенник говорил совершенно серьезно, и боюсь, из-за моей природной скромности, вынудившей меня отказаться от сотрудничества с ним, я сильно упал в его глазах.

Кстати, именно на Кубе Джек несколько лет спустя попал в беду. Он служил на пиратском корабле под названием «Виргиниус». После того как его захватили испанцы, они расстреляли Джека вместе с остальными членами экипажа. Что-то в его поведении, когда он опустился на колени, готовясь к смерти, заставило священника спросить, какой он веры.

– Я атеист, Богом клянусь! – ответил Джек, и с этим тихим признанием его кроткая душа отлетела в мир иной.

Подробно изложив сомнительные подробности моей службы в том «поразительном краю», где я исполнял свой долг, должен объяснить, по какой несчастливой случайности я по-прежнему докучаю читателям. В Селме жил один когда-то богатый и сохранивший свое влияние гражданин. Два его сына, мои ровесники, – назову их просто Чарльзом и Фрэнком – служили офицерами в армии конфедератов. К сожалению, класс людей, к которому они принадлежали, в наши дни почти вымер. Рожденные и выросшие в роскоши и ничего