Книга Бедовый. Рубежник - Дмитрий Билик

энергия. Ее оказалось столько, что подключи меня к трансформатору, то я бы смог половину города осветить.

Три рубца! Мне не надо было оголять грудь, чтобы убедиться в этом. Я чувствовал. Понимал. И вместе с силой пришло недоумение. Это что же ощущают кощеи, когда переходят свой рубеж? Даже предполагать жутко!

Я неторопливо поднялся на ноги. Не потому, что мне было тяжело — я боялся что-нибудь разрушить или кого-нибудь повредить. Как говорил Конфуций — чем больше сила, тем больше ответственность. Шучу, так заявлял дядя человека-паука. Правда, для Бена Паркера все закончилось не очень хорошо.

А вот у меня все было замечательно. Я снял бинты с раненой ноги и обнаружил там лишь крохотные шрамы. Едва заметные, почти не отличимые от кожи. Забавно. Значит, после получения рубца все раны затягиваются. А если бы у меня, например, была сломана кость?

— Матвей, где вы его нашли? Что с ним было? Матвей… — Маргарита засыпала меня вопросами.

Даже не спросила, как я сам. Хотя это понятно, у нее тут полуживого сына привезли. Наверное, взорвись сейчас за ее домом ракета, женщина этого не заметит.

— У него жар, — сказал я, поднимаясь. — Поднесите поближе.

Тихомиров послушался. Вообще забавно, судя по внешности и движениям, он явно один из тех мужиков, которым все вокруг беспрекословно повинуются. Эдакий альфа-самец. Женился на самой красивой женщине, явно зарабатывает кучу денег, делает что хочет. Наверное, в его жизни не происходит ничего, что он не может контролировать. Точнее, не происходило.

А теперь какой-то пацан в оборванной одежде говорит ему, что делать. И альфе приходится слушаться. Потому что впервые за долгое время мужчина некомпетентен. И не знает, как себя вести.

Я положил Димке руку на лоб и чуть улыбнулся. Фигня. Болезнь даже до легких не дошла. С теперешней силой хиста снять жар было не сложно. Правда, на этом я остановился, дальше пусть сами. И так сильно помог. Не век же за ним задницу подтирать.

Пацан открыл глаза, удивленно посмотрев на собравшихся. Взгляд был обессиленный, но вполне осознанный.

— Мама, — встрепенулся он, подавшись вперед. — Мамочка!

— Димочка!

Рита с сыном обнялись, после чего порция ласки досталась и отцу. Даже в суровых глазах Тихомирова показалась скупая мужская слеза. Интересно, он вообще понял, что произошло или нет? Еще забавнее будет, как Рита все ему объяснит. Лично я этим заниматься не собирался.

— Маргарита, — отвлек я женщину от второго рождения сына. — Маргарита!

С трудом та оторвалась от Димки, недоуменно поглядев на меня. Мол, что еще надо, не видишь, тут семейная идиллия?

— А где… этот?

Женщина с трудом поняла, что я от нее хочу. Но когда осознала, испуганно прикрыла рот рукой и показала на дом. Только теперь до нее дошло, что если Димка рядом, то вот там находится явно нечто другое.

А вот Тихомиров не понял. Он даже попытался меня остановить, когда я решительно направился по дорожке, вытаскивая нож. Понятно дело, мужик растерян и еще не до конца одупляет, что тут происходит.

Рите легче. Женщины всегда больше чувствуют детей, потому что вынашивали их. Это не попытка возвысить одних и принизить других. Просто биологический факт. Вся любовь отца заключается в количестве затраченных усилий на воспитание ребенка. Чем больше мужик проводит с сыном или дочкой времени, тем больше привязывается сам. И напротив, если не занимается чадом, то испытывает минимальные отцовские чувства.

Забавная мысль, раньше она мне в голову даже не приходила. А теперь в одно мгновенье родилась сама собой. Промысел помог? Сегодня я ничему не удивлялся.

Кстати, хистом слегка придавил Тихомирова, чтобы отстал. Тот замер, но тут же к нему подошла жена и принялась шептать правильные слова на ухо. Что она их найдет, я не сомневался.

Я обошел дом со стороны баньки. Вот уверен, что она построена по личному указанию Тихомирова, ибо совсем не вписывалась по дизайну. Будь воля Маргариты, она сделала бы сауну внутри. Все, на что хватило жены — убрать ее подальше, чтобы со стороны дорожки видно не было.

Но наличие баньки сейчас мне только на руку. Я подошел к аккуратно сложенной поленнице и взял лежащий сверху топор. А свой нож убрал. Наверное, так будет даже удобнее.

Вот только в дом войти не успел. Из распахнутого на втором этаже окна вылетел кусок коряги. Ой, простите, деревяшка, которая очень хотела быть мальчиком. Подменыш.

Нечисть, точнее нечто среднее между нею и человеком, приземлились без всякого возгласа. А вот уже потом тихонько пискнула и стремительно понеслась к забору. И куда ты собрался, дружок-пирожок? К воде, что ли? Ну да, возможно тебе и удастся уплыть. Есть только одно «но» — рубежник с тремя рубцами.

Двигался подменыш коряво, все так же переваливаясь с ноги на ногу. Это он наверное для людей стал более человечнее, но никак не для меня.

Тоже вот странная фигня. Черт его знает, есть ли душа у этой штуки? Кусок дерева, в который лешачиха впустила свой хист. А еще позже эта коряга стала подпитываться Тихомировыми, превращаясь в настоящего мальчика. Но что ясно — этот Буратино хотел жить. Ключевой вопрос только — за чей счет?

Если отпустить подменыша сейчас, «сжалиться» над ним, то, что будет? Найдут сердобольные люди ребенка-маугли в лесу, поместят в детдом или даже спецучреждение. Тут все зависит от уровня социализации, который прокачал подменыш. А эта сволочь начнет потихонечку питаться окружающими.

Многие бы сказали, что он «в своем праве». Мол, это его природа и все дела. Я скажу — хрена лысого.

Происходящее нельзя было назвать погоней. Подменыш бежал, я быстро шел. Потому что чувствовал, никуда эта мерзота от меня не денется. Да и все-таки разница в высоте центра тяжести играет свою роль.

Подменыш добежал до забора. С третьей попытки залез на него и устремился прочь. На вольные хлеба. Так даже лучше, подальше от посторонних глаз и камер, которые я сам же устанавливал.

Я легко перемахнул через двухметровую ограду, чувствуя себя как минимум суперменом в отпуске. И пошел следом, не упуская корягу из виду.

Нагнал я его возле деревьев, куда он почти юркнул. Здесь нам уже не могли помешать. Идеальное место.

Подменыш обернулся, глядя на меня своими глазами-сучками. Я заглянул себе в душу, пытаясь найти там что-то вроде жалости. И не обнаружил. То ли стал черствым, то ли понимал, кому можно сочувствовать, а кому нет.

—