Книга 17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера - Альберт Беренцев

когда пришел в себя через пару секунд, в ужасе выдохнул:

— Генрих! Ты убил человека! Как же так, без суда, без следствия, так же нельзя…

— Думаю, я достаточно наинспектировался, — заявил я, убирая пистолет обратно в кобуру.

Потом я повернулся к Гротманну:

— Я всё вспомнил, дружище. Сработал метод Юнга.

— Мои поздравления, рейхсфюрер, — деликатно ответил Гротманн.

Эсэсовцы вокруг все еще пребывали в крайнем смятении, доктор Гебхардт начал о чем-то громко ныть, но я его не слушал.

— Ну вот что. Кто там был заместителем покойного коменданта Зурена?

— Гауптштурмфюрер Рамдор, — эсэсовец лет сорока сам представился и сам храбро выступил вперед.

— Хорошо. Вы теперь комендант, Рамдор. И мои приказы вам следующие: концлагерь Равенсбрюк ликвидируется, все заключенные немедленно освобождаются — женщины, дети, мужчины, все. Вы выдадите каждому из них бумагу об освобождении, и о том, что Рейх не имеет к ним больше никаких претензий.

Вот теперь я наконец больше не молчал. Теперь молчали все остальные. Шок и полный ступор — вот как можно было описать реакцию эсэсовцев. Доктор Гебхардт схватился за голову, буквально, обеими руками.

— Мой приказ будет выполнен, Рамдор? — уточнил я.

— Ваш приказ будет выполнен, господин рейхсфюрер, — обреченно выдохнул Рамдор, — Но боюсь, что освобождение заключенных невозможно технически. Большинство из них слишком слабы, они даже уйти отсюда не смогут.

— Верно. Именно поэтому вы немедленно пришлете сюда им врачей, еду, одежду, лекарства, все необходимое, на несколько суток. Все по нормам снабжения ᛋᛋ, по тем же самым, по которым снабжаются раненые ᛋᛋ -манны в военных госпиталях. Представьте, что каждый из этих бывших заключенных — раненый штандартенфюрер. И если бывшие заключенные не могут или не желают уйти отсюда — пусть остаются здесь. Это больше не концлагерь. Это теперь просто бесхозные постройки, никак не оформленные. Так что жить тут может любой. Но ворота должны быть открыты, а все необходимое — доставлено сегодня же. Учтите все нюансы, Рамдор, учтите состояние этих бывших заключенных. Думаю, вам не нужно напоминать, что голодающим нужна специфическая пища, вы сами это всё знаете. И еще: в мужском лагере соберите всех военнопленных русских и раздайте им оружие, назовем это временным отрядом самообороны…

Доктор Гебхардт всплеснул руками:

— Но Генрих, они же нас перебьют!

— Вовсе нет, дружище Карл. Во-первых, кто вам сказал, что вы останетесь здесь? Я забираю большую часть охраны лагеря с собой в Берлин. Во-вторых, конкретно тебе это точно не грозит. Последний мой приказ: повесить на воротах лагеря доктора Гебхардта, а также всех, кто участвовал в опытах над людьми или стерилизации заключенных. Я вернусь сюда завтра же. Точное количество заключенных мне известно, к счастью, штурмбаннфюрер Зурен успел мне его сообщить перед смертью. Так что, если к завтрашнему дню хоть один бывший заключенный помрет — я буду крайне недоволен и отправлю ответственное лицо, то есть вас, Рамдор, туда же, на ворота. Если на воротах не будут через полчаса висеть указанные мною лица — точно также присоединитесь к ним. Фирштейн?

— Вынужден вас просить мотивировать такие приказы, — Рамдор скрипнул зубами, — И дать их мне в письменной форме. И еще я вынужден буду доложить фюреру…

— Фюрер мертв, — перебил я, — Заменен двойником, который пляшет мою дудку. А я — рейхсфюрер ᛋᛋ, теперь высшая власть и высшая инстанция в Германии. Приказ в письменной форме напишу вам немедленно. А мотивировка очень простая: сегодня будет подписан мир с англо-американцами и СССР. Так что за русских военнопленных не переживайте, они скоро поедут домой. Лучше подумайте о себе, ведь все, кто сейчас откажется выполнять мои приказы и освобождать заключенных — будет выдан большевикам. Соответствующий пункт в мирный договор уже включен.

Я врал, конечно же. А сердце у меня замерло.

Ну вот я и сделал то, что хотел уже давно, с самого начала. Прав я или не прав? Ошибся или нет? Сожрут они это или не сожрут? Я сделал все правильно, или я погубил все дело?

Следующая секунда продлилась почти целую вечность. А потом я понял по их глазам — не сожрали. Не вышло.

Зурен, комендант концлагеря Равенсбрюк. После войны пытался сбежать, но был пойман, повешен по приговору французского военного трибунала в 1950 г.

Концентрационный лагерь Равенсбрюк, 3 мая 1943 17:51

Удивительно, но новый комендант Рамдор протестовать не стал, проблемы начались вовсе не с ним. Рамдор вроде даже успел мне кивнуть. Неуверенно, машинально, но все-таки кивнуть. «Хороший немец». Дрессированный.

А вот кто-то другой произнес тихонько:

— Измена…

А еще кто-то, уже громче:

— Это не Гиммлер, это не наш рейхсфюрер!

А потом какая-то женщина-охранница замахнулась на меня хлыстом, который таскала с собой, а другой молодой унтерштурмфюрер выхватил пистолет.

Я выстрелил в него первым, дважды, но ни в кого ни разу не попал. Потом я рванул к выходу из лазарета, по пути потеряв люгер, оружие просто выпало из моей руки. А что вы хотите? Я отлично научился неожиданно казнить нацистов, но ведь это работа палача, а не ковбоя. А вот ковбоем ни я, ни Гиммлер никогда не был, я не был намерен участвовать в перестрелке, я банально не знал, как это делается.

Я схватил за шиворот моего «друга» доктора Гербхардта, прикрылся им, как живым щитом, потом оттолкнул толстяка и наконец вырвался из лазарета. В спину мне летели пули, но ни одна цели не достигла. Гротманн ретировался следом за мной, потом выбежал Брандт. Оба уже достали собственное оружие.

— Охрану сюда! Мою охрану! — орал я, — Покушение на рейхсфюрера!

— Яволь, — Гротманн бегом бросился к воротам лагеря, прямо через плац, где все еще стояли заключенные.

А вот Брандт прицелился из пистолета. В меня.

— Ты арестован, русский шпион.

Грянул очередной выстрел.

Вот черт. Он же сказал, что я арестован, а сам стреляет… Мой верный адъютант Брандт! Он спокойно помог мне разделаться с верхушкой Рейха, его даже убийство Гитлера не смутило, но как только речь пошла о ликвидации концлагерей — Брандт меня предал. Видимо, для некоторых людей концентрационные лагеря просто представляют самоценность.

Я зажмурился на секунду, а когда открыл глаза — понял, что стрелял не Брандт. В Брандта в самого всадили пулю, на мундире у него расплывалось кровавое пятно. Брандт пошатнулся, потом прилетела вторая