Книга Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года - Борис Иванович Колоницкий

от 16 апреля 1917 г. Наплечные знаки служат только для различия чинов и не имеют значения прежних погон»[648].

Интересны аргументы, которые Колчак использовал для разных аудиторий. Убеждая адмиралов, в внутриведомственной переписке он апеллировал к авторитету английского флота в морской среде, а в своем приказе, адресованном широкой аудитории, он приводил иные доводы: технические аспекты, традицию «республиканских флотов» (к которым британский флот явно не принадлежал). Наконец, подчеркивалось, что новые знаки различия не являются погонами. Все это косвенно свидетельствовало о распространенности и силе антипогонных настроений среди матросов.

Командование Черноморского флота явно продолжала беспокоить возможная реакция матросов на эту форму. Оно, очевидно, боялось обвинений в возрождении старого режима. Однако, похоже, на Черноморском флоте новые наплечные знаки никаких эксцессов не вызвали. Элегантная летняя форма, предложенная Колчаком, становилась популярной и у офицеров других флотов. Ее носил, например, адъютант А.Ф. Керенского лейтенант Л.Е. Кованько (но во время некоторых манифестаций в Петрограде летом 1917 года он надевал темный китель с нарукавными знаками различия — см. иллюстрации). Форму с наплечными знаками одобрила и специальная комиссия по выработке новой формы одежды для чинов флота. Первоначально 10 мая она высказалась за сохранение белого кителя с нарукавными знаками различия, но уже на следующий день была принята иная рекомендация: «Ввиду непрактичности нарукавных нашивок перенести их на наплечные знаки при той же системе». При этом предполагалось действовать «согласно образцу, принятому в Черноморском флоте». Некоторые же члены комиссии предлагали ввести наплечные знаки и на пальто, и на синие кителя[649].

Морское ведомство удовлетворило пожелание командования Каспийской флотилией и 8 августа разрешило ввести данную форму на этом соединении. Существовал проект приказа, распространяющий наплечники на весь военно-морской флот (он датирован 1 июля), но он, по-видимому, так и не был подписан, во всяком случае не был официально распубликован[650]. Можно предположить, что руководство министерства опасалось реакции моряков Балтийского флота, инициировавших борьбу с наплечными знаками различия. Еще 24 мая начальнику штаба флота был направлен «доверительный» запрос. В нем сообщалось о решении комиссии, адресата просили ответить, «представляется ли желательным распубликовать эту форму одежды в приказе по морскому ведомству». Начальник штаба флота, отвечая 26 мая на данный запрос, докладывал, что вопрос о переходе на летнюю форму одежды, на Балтике «решился явочным порядком»: точно исполняется приказ от 16 апреля, белые кителя украшаются нарукавными галунами. «Во всяком случае, установление каких-либо наплечных знаков того или иного образца признается нежелательным и несоответствующим общим настроениям», — сухо сообщал он[651]. Можно предположить, что начальник штаба предвидел возможную реакцию матросов. Фактически же некоторые офицеры-балтийцы не носили на белых кителях никаких знаков различия даже в присутствии военного и морского министра А.Ф. Керенского[652]. Надо полагать, любой наплечный знак на форме морского офицера на Балтике (но до какого-то времени, не на Черном море!) воспринимался как старорежимный. Таким образом, офицеры различных флотов стали носить различную летнюю форму. Само по себе это свидетельствует и о неодинаковом уровне радикализации, и о разных типах символического сознания моряков различных флотов на данном этапе.

Это могло влиять на отношение к проводимым пропагандистским кампаниям. Балтийский флот посетила делегация Черноморского флота, которая вела патриотическую и милитаристскую агитацию. Наиболее ярким оратором среди делегатов был моряк из студентов Ф.И. Баткин[653]. Матрос-балтиец в своих воспоминаниях так описывал выступления Баткина перед балтийскими моряками: «Когда он выступал, за ним стояли офицеры в погонах в знак того, что на Черном море матросы с офицерами действуют рука об руку»[654]. Мемуариста явно подвела память: офицеры не могли быть в погонах, ибо делегация черноморцев выехала из Севастополя 27 апреля, т. е. уже после выхода приказов об отмене погон на флоте[655]. Офицеры-черноморцы наверняка были в белых кителях с наплечниками, вести же и в таком виде милитаристскую пропаганду на Балтийском флоте в это время было крайне неразумно. Но показательно, что они запомнились мемуаристу как старорежимные погоны.

По-видимому, моряки-балтийцы чувствовали себя более «революционными» по сравнению с Черноморским флотом, где все остается по старому, где офицеры ходят в погонах, носят кортики и т. п. Эти аргументы использовали в своей пропаганде агитаторы-балтийцы, направлявшиеся в порты Черного моря. Они же, одетые по последней «моде» Балтийского флота, самим своим «революционным» видом бросали открытый вызов власти щеголевато одетых офицеров-черноморцев. Начальник штаба Черноморского флота вспоминал: «В начале июня в Севастополь прибыло несколько матросов Балтийского флота с „мандатами“ от Центрального комитета Балтийского флота. Вид у них был разбойничий — с лохматыми волосами, фуражками набекрень, — все они почему-то носили темные очки. Было ясно, что это большевистские агенты»[656]. В действительности не все делегаты-балтийцы были большевиками, но показательно, что партийная принадлежность «определялась» в то время на основе подобных внешних признаков.

Вопрос о форме одежды вновь возник при обсуждении проблемы кондукторов флота, которая появилась в повестке дня комиссии Н.В. Савича 27–30 апреля. Кондуктора российского флота комплектовались из сверхсрочников, их общая численность в 1917 г. составляла 5 815 человек. Отношения между ними и матросами срочной службы часто были весьма напряженными. Рядовые моряки именовали сверхсрочников «шкурами», их часто обвиняли, нередко не без оснований, в выполнении полицейских функций, хотя среди кондукторов было немало и квалифицированных технических специалистов различных флотских профессий. Неудивительно, что после Февраля многие матросы требовали ликвидации института кондукторов. В начале апреля Гельсингфорсский совет принял решение о ликвидации должностей и званий кондукторов и сверхсрочников[657].

Руководители комиссии полагали, что проблема формы одежды не важна: «Вопрос о форме — пустой, и о таких пустяках я говорить не хочу и не буду», — заявил сам Савич. Те же взгляды высказывал и член комиссии адмирал Канин: «Какая форма? Да не все ли это равно. И кому это глаза колет? Только легкомысленным людям». Однако другие участники дискуссии придерживались иной точки зрения: о форме говорили чуть ли не все выступавшие, было очевидно, что для них этот вопрос необычайно важен. В комиссии ярыми противниками института кондукторов были матросы, представлявшие рядовых моряков Кронштадта и Гельсингфорса. В их выступлениях звучит желание спешно упразднить эту должность, немедленно переодев при этом бывших кондукторов в одежду простых матросов. «Нет никакой беды в том, чтобы кондукторам надеть фланелевые рубахи», — заявил один из них. Некоторые матросы признавали профессионализм кондукторов, но и те настаивали на смене формы: «Правда, мы знаем, что они приносят пользу, но не все ли равно, если они будут во фланеленках». Кронштадтский матрос даже указывал кондукторам на пример офицеров, при этом вопрос о ликвидации