Книга Принц Николас - Эмма Чейз

Но я глух к этому голосу. Потому что он лжет. Я слушал его раньше, снова и снова, когда был моложе и глупее… и ошибался.

Я не хочу снова ошибиться. Не в этом, не в ней. Это… разрушит меня.

Мое лицо словно маска – холодное и пустое.

– Да. Мне нужно больше информации.

И Оливия взрывается, как оконное стекло, по которому со всех сил ударили.

– Пошел ты! – кричит она, плача и качая головой. – Пошел ты и это проклятое место, которое тебя вырастило! Ты испорчен! Ты уродлив внутри из-за всех этих игр во власть с этими людьми. Ты даже не видишь этого. И я не могу смотреть на тебя прямо сейчас.

– Тогда уходи! – кричу я в ответ. – Дверь там – уходи! Если тебе так трудно смотреть на меня, возвращайся в свой гребаный Нью-Йорк!

Как только мои слова срываются с уст, я хочу забрать их. Я хотел сказать не это. Но сказанное нельзя вернуть обратно. Слова могут лишь отзываться эхом.

Краска покидает щеки Оливии, а ее глаза закрываются. Она опускает голову, ее плечи поникают. Как будто она… устала. Будто в ней не осталось сил.

Она делает дрожащий вдох и, не поднимая головы, даже не посмотрев на меня еще раз, разворачивается и уходит.

Целую минуту никто не говорит. Я, как идиот, смотрю в пространство, где она только что стояла.

Слова Генри наполняют тишину:

– Ты совершил ошибку. И это было жестоко, Николас, даже для тебя.

Я перевожу взгляд на Уинстона.

– Найди, откуда пришли деньги. Сейчас же.

Уинстон кланяется и уходит.

Я чувствую взгляд Генри, но не поворачиваюсь к нему. Мне нечего сказать.

Он так не думает.

– Алло? – Он подходит и пытается постучать по моей голове. – Есть кто живой? Кто там сейчас?

Он кажется мне кем-то другим, взрослее или умнее. Более… серьезным. Я не знаю, почему не замечал этого раньше и почему вижу это сейчас.

– О чем ты говоришь?

– Ну, ты выглядишь, как мой брат и звучишь, как он, но ты – не он. Ты какая-то его альтернативная версия – человек, который дает бессмысленные ответы в интервью. Железный дровосек.

– Я не в настроении играть с тобой, Генри.

Он продолжает дальше, будто я вообще ничего не говорил:

– Мой настоящий брат знал бы, что Оливия этого не делала, не смогла бы этого сделать. Сердце бы ему подсказало, – он ударяет мне в грудь. – Так что либо ты слишком боишься довериться своим инстинктам, либо слишком боишься довериться ей. В любом случае ты просто позволяешь лучшему, что есть в твоей жизни, выйти за дверь. А учитывая нашу семейку, это о многом говорит.

Я тяжело сглатываю, чувствуя холод и пустоту внутри. Чувствуя… ничего.

Мой голос такой же пустой, как и мое сердце.

– Если она этого не делала, то это чертово совпадение. Я буду знать, что делать, как только Уинстон соберет информацию.

– Тогда будет слишком поздно!

Я не говорю ни слова. Это не обсуждается. Но мой брат еще не закончил:

– Много раз в жизни я думал, что маме было бы за меня стыдно. Это первый раз, когда я думаю… что ей было бы стыдно за тебя.

И после этого он тоже уходит.

* * *

Оливия

На обратном пути в свою комнату я практически не дышу. Я пропаду, если сделаю это. Поэтому кусаю губы, приобняв руками свою талию, и прохожу мимо охранников в залах, кивая горничным. Но как только я оказываюсь за дверью, я отпускаю себя.

Из меня вырываются рыдания, сотрясая мои плечи и царапая мои легкие. Это ярость и опустошение, все вместе. Худший вид разбитого сердца. Как он мог так поступить? После всего, что я сделала; всего, что я была готова сделать ради него?

Я видела это в его глазах – этих великолепных, мучающихся глазах. Он хотел поверить мне, но не сделал этого. Не смог. Какой бы крошечный фитиль доверия ни горел в нем, его сжигали слишком много раз.

Он когда-нибудь верил мне? Он когда-нибудь верил, что мы можем быть вместе… всегда? Или какая-то его часть просто ждала, наблюдала, пока я не облажаюсь?

Ну и пошел он. Пошел он и его чертов дворец. Хватит! Я устала.

– Могу я принести вам чаю, мисс Хэммонд?

Я громко вздыхаю и думаю, что мое сердце остановилось. Это горничная, вроде ее зовут Мелли. Я не заметила ее сразу из-за слез.

Ее чистое лицо наполнено сочувствием. Но я так устала от окружения этих людей, меня тошнит от горничных, охраны и… и… уродов из Twitter… и чертовых секретарей и помощников. Я просто хочу побыть одна. Хочу заползти в угол, где никто не увидит и не услышит меня, где я смогу дышать… и выплакать все глаза.

Икота пронзает мою грудь.

– Н-нет. Нет, спа-спасибо.

Она кивает, опустив глаза, как послушный слуга. Затем незаметно проскальзывает мимо меня, закрыв за собой дверь. Она прекрасно обучена.

Я запираю дверь. А потом подхожу к книжному шкафу, который соединяет мою комнату с комнатой Николаса, чтобы запереть и ее. Бреду в ванную и включаю душ, делая его обжигающим. Когда вокруг меня поднимается пар, я раздеваюсь, задыхаясь от слез. Я встаю под душ, сползаю на пол и упираюсь лбом в свои колени. Пока на меня обрушивается вода, я изливаю свое горе.

* * *

Николас

Однажды я посетил детскую больницу, учреждение, специализирующееся на редких и сложных заболеваниях. Там была молодая девушка – крошечное, перебинтованное, прекрасное создание, – которая не могла чувствовать боли. Что-то, связанное с нервными окончаниями и мозгом. На первый взгляд жизнь без боли казалась благословением, ведь у нее никогда не заболят зубы, живот, а ее родителям не придется вытирать ей слезы из-за разбитых коленей.

Но боль на самом деле – это подарок. Предупреждение о том, что что-то не так и нужно принимать меры. Без боли незначительная травма может привести к смертельным последствиям.

С виной дело обстоит примерно так же.

Это сигнал от совести, что происходит что-то неправильное.

Она поедает меня укус за укусом, пока я стою в пустом кабинете. Цепляется за внутренности моего желудка, пока я возвращаюсь в свою комнату. Собирается в моем горле, когда я делаю глоток скотча и не могу его проглотить.

Я не могу от этого отделаться, не могу перестать видеть последний взгляд Оливии. Побежденный. Разбитый.

Это не должно быть так. Я – пострадавшая сторона. Я – тот, кому лгали. Предали меня. Тогда почему я чувствую себя чертовски виноватым?

Вина вонзается в меня, как зазубренный край сломанного ребра.

Я со звоном ставлю бокал на стол, подхожу к книжному шкафу, коридор которого ведет в комнату Оливии. Но когда толкаю скрытую дверь, она не поддается, не сдвигается ни на дюйм.