Книга Третья тайна - Кендра Эллиот

— Не хотелось бы, чтобы вы что-то упустили из виду.

Трумэн понимал опасения детектива. В ходе расследования легко «ослепнуть», сосредоточившись на какой-то зацепке в ущерб остальным. Излишняя сосредоточенность на чем-то одном — риск упустить многие другие возможности.

— Мне тоже этого не хочется.

Болтон отключился.

Ну и зачем он звонил мне? Мог бы рассказать свою версию Аве или Эдди…

Дейли снова посмотрел на рисунки. Пунктирные линии Болтона определенно напоминали оружие.

Почему?

В коридоре послышались шаги. Дэвид Агирре остановился у двери.

— Есть свободная минутка?

Священник был в снегу с головы до ног. Он стянул с головы шапочку, вызвав в коридоре маленькую снежную бурю.

Трумэн встал и жестом пригласил посетителя присесть.

— Что случилось?

Дэвид мял в руках шапку. На лице его отражалось смятение.

— Не уверен, мое ли это дело…

— Давайте я сам решу, ваше это дело или нет.

— Когда вы на днях просматривали те конкретные месяцы в церковных записях, вы искали какую-то связь с Саломеей Сабин, да?

— Честно говоря, Дэвид, я не уверен. Поскольку похожая на Саломею женщина, возможно, вломилась в церковь и у нас был еще один взлом в библиотеке, я пытался как-то связать их. Замешана ли во всем этом Саломея, еще предстоит выяснить.

— Ну, я предположил, что именно это вы и искали. Я знал, что она поступила в старшую школу на год позже меня, поэтому прикинул ее возраст и еще раз проверил записи. Я просмотрел более поздние даты, чем вы.

Священник выудил из куртки бухгалтерскую книгу, перевернул страницу и протянул Трумэну.

Книге передалось тепло от тела Дэвида. Дейли отметил, что на этой странице значились даты почти на год позже, чем даты с той микрофиши. Его внимание сразу привлекло имя: Саломея Бет Сабин. Возраст: две недели. Оливия значилась единственным родителем.

— Ее крестили в церкви? — удивился вслух Дейли. — Это немного странно.

— Вы недооцениваете, как важна для людей вера в Господа. У нас с Оливией были не только разногласия, но и общие взгляды. Подозреваю, крещение дочери имело для нее какое-то очень важное символическое значение.

Трумэн уставился на дату крещения. Он повернулся к компьютеру, быстро вошел в базу данных и убедился, что не ошибся.

— По данным департамента транспорта, Саломея родилась за шесть месяцев до своего крещения. — Он посмотрел на Дэвида. — Не верю, что священник мог принять шестимесячного ребенка за двухнедельного. Видимо, правильная дата именно та, что в записи о крещении.

— Откуда вы знаете, что дата крещения противоречит дате рождения? — Дэвид нахмурился.

— Пока все искали Саломею, я нашел ее водительские права и обратил внимание на дату рождения. Хотел выяснить, столько ли ей лет, сколько я думал.

— Значит, есть разница в несколько месяцев. И что с того?

— Двенадцать месяцев до крещения ее отец Антонио Риччи провел в тюрьме.

Тут Агирре все понял.

— Ох. Надо же…

Трумэн кивнул.

Но насколько важны эти сведения?

31

Морриган не сидится на месте.

Занять ее нелегко. Мы обитаем в маленьком замкнутом пространстве уже три дня, и она хочет знать почему. Я не могу сказать ей, что кто-то хочет убить меня. И ее. Сегодня мы снова играли в снегу. Я слепила больше снеговиков и снежных ангелов, чем за всю жизнь. Мы начали строить и́глу, используя для лепки снежных кирпичиков прямоугольный контейнер. Это сложно и отнимает много времени. Как раз то, что нужно дочке.

Я чувствую энергию снега, погружая в него руки. Закрываю глаза, вдыхаю свежий снежный запах и чистый воздух. Рассматриваю в пригоршне крошечные кристаллики снежинок.

— Что ты делаешь? — интересуется Морриган.

Я показываю ей заснеженную перчатку:

— Что ты здесь видишь? Приглядись хорошенько.

Дочка стягивает варежку и осторожно трогает белый пушок.

— Они такие крошечные… Крошечные колючие кристаллики. — Она смотрит на фундамент и́глу. — Но могут сложиться во что-то огромное.

Она мягко забирает снег из моей ладони и сыплет на кирпичики нашей постройки. Отступает на шаг и зачарованно смотрит на запорошенные сосны. Я уже видела такое выражение ее лица у нас дома. Морриган предпочитает открытый воздух и обожает природу.

Я горжусь ею. Научить ее любить и уважать природу стало одной из моих главных целей с тех пор, как я обрела Морриган. В памяти мелькает лицо ее матери. Надеюсь, с ней все хорошо. Она никогда не узнает, какой чудесный подарок сделала мне.

Я мысленно благодарю природу за ее богатства. За окружающую меня красоту. За жизнь, которую она мне подарила. За мое дитя.

Пока скрывалась, я много размышляла. Очевидно, мы не сможем вернуться домой, пока мой отец охотится за нами. Я не раз думала, не рассказать ли полиции все, что знаю, но вряд ли они поверят мне. И смогут ли они охранять меня и Морриган круглосуточно? Нет, конечно. Лучше мы останемся в тени. Хотя нельзя прятаться вечно. Если он нашел нас в лесу, у него по-прежнему длинные руки и обширные связи.

Я должна убить его, чтобы над нами перестала нависать опасность. Ради моей дочери.

Других вариантов я не вижу.

Острая боль разрывает мне сердце. Как может ребенок убить собственного родителя? Вонзит ли Морриган нож мне в грудь, если я стану угрозой для нее? Или для ее дочери? Я мотаю головой. Пока у Морриган не появится свой ребенок, она не поймет, что матери готовы умереть ради детей.

Так поступила и моя мать.

— Я голодна, — говорит дочка.

— Да, уже почти время обеда. Давай вернемся в хижину, сделаем сэндвичи, а потом еще поработаем над и́глу.

Подумав, Морриган кивает и берет меня за руку. Мы медленно пробираемся по глубокому снегу обратно к нашему временному пристанищу.

Иногда моя малышка такая серьезная: обдумывает каждый шаг… Она изменилась после убийства Оливии. Иногда ее охватывает тревога, и она не отпускает меня. Морриган оплакивала бабушку и скучает по ней, но знает, что ей больше не больно. По ночам она цепляется за меня во сне и отказывается спать одна.

Я проклинаю отца за то, что он заронил в моей дочери такой страх.

— Кто это?

Я замираю и поднимаю взгляд от своих заснеженных сапог. Футах в ста стоит человек в синей зимней куртке. Он пристально смотрит на нас, а затем быстро уходит, неуклюже взбивая снежную пыль. До моего носа долетают красные и черные запахи. Гнев и ненависть. Я не видела его лица, но его движения и поза показались знакомыми. Я встревожена.