Книга Незакрытых дел – нет - Андраш Форгач

Осуществление всех этих антикоммунистических, антисоциалистических планов можно было бы свести на нет, если бы евреи-несионисты, особенно в социалистических странах, не чувствовали себя чужими у себя на родине. Сионисты прекрасно знают об этом ощущении чуждости и его эксплуатируют. Они пользуются всеми лазейками, какие только можно найти в бюрократическом аппарате социалистического лагеря. Поэтому дело не только в том, чтобы усилить внутреннюю безопасность и все, что с ней связано, но и в том, что следовало бы серьезно взвешивать каждый шаг, который мог бы дать международному сионизму повод для эксплуатации еще остающихся в социалистическом лагере косных бюрократических порядков. Венгерская политика в этой сфере могла бы служить примером, но и здесь еще есть ошибки. Гораздо лучше, когда израильские газеты клеймят антисемитами интеллигенцию еврейского происхождения в социалистических странах (напр., в полуденной газете «Маарив» от 27 января 1983 г. Михая Шюкёшда и Андраша Мезеи именуют антисемитами, которые придерживаются «чудовищных» воззрений), чем когда они ругают венгерское правительство или его бюрократический аппарат.

И потом, без комментариев, она пишет специально для слухачей:

Этот человек преподает астрофизику в университете в Тель-Авиве и только что провел годичный академический отпуск в США. Перед этим он принимал участие в научном конгрессе в Будапеште. Вернувшись в Израиль, он с теплотой рассказывал о своих впечатлениях от Будапешта, ему только не понравилось, что в гостинице как-то централизованно днем и ночью работало радио и стоило ему его выключить, как тут же появлялся работник гостиницы и спрашивал, что случилось с радио. По его мнению, есть какая-то связь между вышесказанным и прослушкой разговоров. Он считает, что людей, беседующих в гостиничных номерах, всегда прослушивают, и телефонные разговоры тоже.

И наконец, настоящее сокровище, нечто о проблематике еврейства, свидетельствующее о ее знакомстве с Талмудом: это вечное блуждание мысли взад-вперед автору донесения отнюдь не в новинку; фрагмент из рабочего досье моей матери, написанный ее рукой, привожу буквально и не могу избавиться от ощущения, что этот ее оборот «есть, наверное, такое чувство» – то есть что некоторые, похоже, и вправду чувствуют себя евреями, где бы они ни жили, – не лишен некоторой иронии:

Никто не должен обманываться, что из-за совершенной Израилем агрессии в евреях в диаспоре пустят корни антиизраильские настроения.

Как доказывает исторический опыт, евреи, если они чувствуют себя евреями (потому что есть, наверное, такое чувство – истинное или ложное, но есть), всегда найдут способ оправдать израильскую политику. Даже если они настроены критически или испытывают антипатию в случае определенных агрессорских действий, они не отвернутся от Израиля, от сионизма. Их поддержка, которая выражается в симпатии или денежной поддержке, не прекратится. В Израиле многие опасаются, что евреи в диаспоре отвернутся от Израиля. Поэтому они сломя голову пытаются организовать промывание мозгов для евреев в диаспоре, отправляя к ним делегатов получше. Они организуют большие и мелкие дискуссионные кружки (не только в еврейских кругах), в которых пытаются наводить тень на плетень. Об одном из таких кружков я привезла материалы. В Израиле царят депрессивные настроения, это правда. Правые прекрасно пользуются этим в своих дальнейших целях. Есть поляризация в сторону позитивных, справедливых решений, но пока что доминируют силы агрессии.

В качестве диагноза не так уж и плохо. Брурия часто вступала в споры со своими кураторами и даже если в какой-то момент поджимала хвост, при первом же удобном случае начинала спорить снова. Она служила системе, почитала эту деятельность чем-то вроде продолжения своей работы, будь то работа переводчицей или работа в больнице, и, естественно, получала за нее вознаграждение, принимая его как причитающееся ей по праву, а если вознаграждение не всегда было материального свойства, она смотрела на него как на законную компенсацию. Ей и так приходилось отвоевывать каждый сантиметр, каждый миллиметр у своих кураторов, у системы в целом, причем никаких особых привилегий у нее не было, – хотя правда и то, что в конце шестидесятых они с папой получили учрежденный при Кадаре эрзац ордена Витязя, орден «За заслуги перед социалистической родиной»[152], – якобы за партизанское прошлое, и он действительно давал льготы, пусть и не заоблачные, но все же льготы, а каждый филлер был на счету. Однажды, ценой чрезвычайно долгой беготни и «ползания на стертом до крови животе», она добыла для постоянно пополняющейся семьи Форгачей квартиру на улице Керек, куда вселилась меньшая часть семьи, потому что до этого, на старом месте, мы жили почти как в ночлежке, друг у друга на головах. Папа, как ответственный кормилец семьи, пытался получить с доплатой квартиру побольше, но его попытки одна за другой терпели крах; случайными переводами и статьями, дополнявшими его зарплату новостного редактора и начальника смены на радио, можно было заткнуть лишь самые большие дыры, беречь деньги мои родители не умели, они и в самом деле не знали им цену, обращались с ними как дети, отсюда и сопровождавший начало каждого месяца рефрен: «Я в минусе». Но что главное: ради регулярных и жизненно для нее необходимых поездок к семье Брурия получила в качестве вознаграждения загранпаспорт, добыла паспорта для семьи – для меня, моих старшего брата и младшей сестры, доставала дешевые въездные визы для израильских друзей, родственников и товарищей – как раз когда между Израилем и Венгрией не было дипломатических отношений, и не было довольно долго, причем не по вине Израиля, и наконец (хотя в смысле значимости это следовало бы упомянуть в первую очередь), как героическая мать, она простирала над нами свои крылья, в одиночку защищая своих детей, которые отнюдь не демонстрировали своим поведением преданности режиму, а, наоборот, путались с разного рода подозрительными компаниями, прибивались к следующей западным образчикам творческой братии и регулярно всплывали в разнообразных донесениях Министерства внутренних дел.

Между трагедиями всегда затешется сатировская драма, и дело Петри было не единственным, когда Брурию цинично и гнусно, цинично и гнусно – да, цинично и гнусно – использовали офицеры-оперативники Отдела III/I; похоже, они мнили себя этакими фарфоровыми – херендского фарфора – всадниками апокалипсиса: уж они-то несут мир всему миру и потому могут творить что угодно; но в любом случае мне никак не понять, почему они чувствовали себя в праве так обманывать мою мать, помогавшую им в силу собственных убеждений, так морочить ей голову, врать ей в глаза. Присущий этому делу комичный дилетантизм не оправдывает гнусности намерений, криворукость не оправдывает злодейства. Мать для этого тоже была нужна, спору нет, нужна была ее уверенность, что эти могут творить что угодно, нужна была извращенная покорность мнимой революционерки, готовность согласиться с тем, что эти типы служат «благому делу», хотя многое указывает, что в это она все-таки до конца не верила. Просто у нее не было слов, чтобы это сказать. В любом случае ясно, что фигурирующая в нижеследующем документе информация изначально исходила от нее, и наделенные мудростью Будды офицеры-оперативники, состряпавшие план на своей ведьмовской кухне, думали, что разыграют этот шар от борта, подсекут его своими плохо сработанными киями, поэкспериментируют немного с душой человека – ну и что такого, что они копаются в чужой семейной жизни и возлагают на мать роль, играть которую ей вообще-то нельзя. И все же комично до невозможности – чего они надеются добиться пересказом этих слов (к тому же соответствующих действительности); комично даже притом, что в других обстоятельствах этот метод наверняка мог привести к трагическим последствиям. Злодейство в миниатюре – хоть плачь, хоть смейся.