Книга Спасти Цоя - Александр Долгов

С любопытством разглядывая обиталище, я вперился взглядом в простенькую однорядную органолу, вроде бы отечественную, контрастирующую с прочей убойной аппаратурой. Поймав мой недоуменный взгляд Шульц моментально отреагировал:

– А что? Вполне приличная… Вот раскручусь с группой, тогда можно и на что-то посерьезней замахнуться!

– Неужто «Хэммондом» планируешь разжиться?

– Для начала за глаза хватит и «Вельтмастера», – отмахнулся Шульц.

Я продолжал разглядывать его жилище … Неразложенный как следовало бы полуторный диванчик со скомканной и несвежей постелью, которая никогда не убиралась и, видимо, стиралась по большим праздникам, рядом широкий полированный стол на высоких ножках, весь заваленный не пойми чем, все там свалено в кучу – книги, учебники, шмотки, пластинки, магнитные ленты и даже еда. На фарфоровой тарелке, явно старинной, благоухали три аппетитных бутерброда с нарезанными поперек мясистыми помидорами, ароматным сыром и свежим салатным листом, – один из бутербродов уже был надкушен. Прямо натюрморт: «Трапеза, прерванная незваным гостем»… При виде столь соблазнительной закуси в моем животе предательски заурчало и заныло…

Но тут мое внимание отвлек тот самый заграничный альбом, валявшийся рядышком с тарелкой, музыка которого была способна возносить на небеса. Знаю, знаю эту изящную обложку великолепного альбома, он мне хорошо знаком по отцовской виниловой коллекции… Ко времени создания третьего студийного альбома, то есть в 1972 году группа ELP, вне всяких сомнений, была самой крутой в мире и, как никогда, ощущала себя единым целым. Собственно говоря, это чувство монолитности и единства как раз и было запечатлено для истории рока художниками известной дизайнерской студии Hipgnosis на обложке Trilogy – на картинке музыканты выглядят как настоящие «основоположники марксизма-ленинизма», ой, простите, родоначальники британского прог-рока – Эмерсон, Лейк и Палмер и впрямь здесь смотрятся как сущие Маркс, Энгельс и Ленин, только молодые, безбородые и… голые. Не подумайте ничего плохого – троица всего лишь обнажена по плечи, все изображено со вкусом и тактом по отношению к ним, и к слушателям, не придерешься, а кому мало моего описания, пусть глянет в интернете и сам все увидит… Мне эта обложка, кстати говоря, не слишком нравится, хотя и продумано все просто великолепно – три монументальных героя рока в профиль на фоне полыхающего заката, – это что-то! – романтично и впечатляюще, но все же, на мой субъективный взгляд, чересчур претенциозно и слегка противоестественно (ассоциируется с сиамскими близнецами). Зато внутренний разворот альбома выполнен с бо́льшой фантазией, художественным мастерством и любовью! Вроде бы ничего особенного, обыкновенное фото, снятое на природе в платановой роще, тронутой буйными красками октября, но, если приглядеться к композиции, глаза разбегаются в разные стороны, от изобилия разноракурсных групповых снимков ELP, как бы снятых за один раз – их здесь шесть, в том-то и кроется необычность разворота, особенно впечатляет фрагмент, где троица бежит прямо на камеру, снимок сделан намеренно в движении и потому чуть смазан, есть в нем динамика, символизирующая стремительность движения и конечность всего сущего, нашего бытия, что ли… Ох, вечно я ищу во всем какие-то скрытые смыслы. Шульц взял в руки альбом, точно услышав мой внутренний голос развернул его и в восхищении сказал, тряся «осенним пейзажем»:

– Чувак, ты только посмотри, какой это шедевр! – я все утро рассматривал это удивительное фото и до сих пор насладиться не могу, – потом еще раз глянув на разворот, запорошенный опавшими листьями, и со знанием дела многозначительно добавил. – ФОТО-МОН-ТАЖ!

Да, ничего не скажешь – безукоризненно выполненный фотомонтаж, но такой реалистичный: все взаправду, потому что на внутреннем развороте не нарисованные, а живые молодые люди, одетые в повседневную одежду. Какую одежду и обувь носят его кумиры, можно рассмотреть в подробностях, а уж с лупой – возможно разглядеть даже невидимые на первый взгляд мельчайшие детали…

– Чувак, ты, кстати, шаришь в английском?

– Угу.

– Тогда помоги перевести… вот это, – Шульц ткнул пальцем в название первой композиции.

– Шарада без конца, часть первая, – отчеканил я.

– Ага, понял… шарада без конца… как интересно, – пробурчал себе под нос Шульц, ведя пальцем вниз по строчкам с перечнем композиций, – ну, это понятно – фуга она и в Африке фуга… так, теперь снова – шарада… часть вторая, а дальше – что?

В балладе From The Beginning, которой интересовался Шульц как раз в этот момент зазвучали последние аккорды финального соло, подхваченного Эмерсоном от Лейка, если так можно выразиться, и сыгранного им очень проникновенно – сначала на органе, затем на синтезаторе; пульсирующие звуки синтезатора плавно затухали, наполняя атмосферу комнаты меланхоличным настроем, чтобы, окончательно угаснув, вскоре открыть путь для следующей дорожки – песни Sheriff, как известно, завершающей первую сторону альбома.

– Английское словосочетание From The Beginning в переводе на русский означает «сначала», – объяснил я, – но, в зависимости от контекста, можно перевести и по-другому – как «испокон веку», к примеру.

– А какая тематика песен у группы, можешь сказать?

Я уж было собрался прочитать пространную лекцию Шульцу насчет ассоциативной лирики Грега Лейка, основного автора текстов, хотел отметить, что у ELP, как правило, нет в песнях конкретной и законченной истории, как вдруг неожиданно – в том числе и для себя самого – видимо, по старой привычке – получилось прям очень рефлекторно – назвал Шульца по имени – сказал и тут же осекся. Но было уж поздно – тот аж вспрыгнул от неожиданности!

– Чувак, откуда ты знаешь, как меня зовут?

Застигнутый врасплох я не сразу ответил. И первое, что он сделал, когда спросил, но не дождался ответа – поднял на вертушке тонарм звукоснимателя, видимо, того требовал возникший момент в нашем диалоге. И в ту же секунду, как только игла перестала неутомимо бежать по виниловой дорожке, музыка оборвалась, если быть уж совершенно точным, то это была даже не музыка, а шумное вступление к пятой песне – чертыхание, ругательства барабанщика Карла Пал-мера, который никак не мог попасть в такт, а потом, излив душу, как очумелый, начал неистово дубасить по своей «кухне» – вот тут то все и обрубилось… Так что на этот раз дослушать разудалую чисто «ковбойскую» песню была не судьба, как, впрочем, и всю вторую сторону пластинки.

Продолжать врать было глупо, еще глупее было бы уверять Шульца, что он ослышался или ему почудилось… Отпираться и убеждать его, что он сам мне об этом сказал, было смешно. Поэтому, прикинув по-быстрому: что ни делается – все к лучшему, я решил, что моя оговорка, произнесенная вроде так некстати, оказалась, как ни парадоксально, кстати, на руку – как говорится, пора было переходить к заключительной части акта Марлезонского балета – то есть раскрыть глаза общественности. И я выдал Шульцу информацию по полной программе – рассказал все без утайки с самого начала и до самого конца, выложил все, как на духу…

Совершенно обалдевший он рухнул в кресло при первых же моих словах, и оцепенело сидел, уставившись на мою разгоряченную физиономию. Призна́юсь, такие глаза, какие тогда сделались у Шульца – круглые, огромные, как блюдца, ошарашенные, в пол-лица глазищи – я уже видел однажды, когда предложил ему поговорить по мобильнику с Эмерсоном.