Книга Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода - Стивен Рансимен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было решено начать штурм в ночь с 13 на 14 июля. Основное наступление предполагалось начать одновременно с горы Сион и восточного сектора северной стены, а на северозападном углу будет предпринята ложная атака. По сведениям, которые приводит Раймунд Ажильский, а его цифрам можно доверять, боеспособные войска на тот момент составляли 12 тысяч пехотинцев и 1200–1300 рыцарей. Помимо них, было еще множество паломников, чье число он даже не пытается оценить, мужчин, слишком старых или слишком немощных, чтобы сражаться, а также женщин и детей. Первым делом нападающие должны были подвести деревянные башни к стенам, а для этого нужно было заполнить проходивший вдоль них ров. Всю ночь и весь день 14 июля крестоносцы упорно выполняли поставленную задачу, тяжко страдая от обстрела с укреплений, откуда их заваливали камнями и снарядами с жидким огнем, и отвечая тяжелой бомбардировкой из собственных патерелл. К вечеру четырнадцатого числа людям Раймунда удалось подвезти свою башню через ров к стене. Но оборона была по-настоящему яростной, ведь этим сектором, по-видимому, командовал сам Ифтикар. Раймонду не удалось закрепиться у стены. На следующее утро башня Готфрида подошла к северной стене, рядом с теперешними Цветочными воротами. Готфрид и его брат Эсташ Булонский командовали с верхнего этажа. Около полудня им удалось перекинуть мост от башни до верха стены, и два фламандских рыцаря, Литольд и Гильберт из Турне, во главе отряда отборных лотарингских бойцов перебрались на стену, а за ними вскоре последовал и сам Готфрид. Как только этот участок стены был захвачен, множество нападающих получило возможность взобраться по лестницам в город. Пока Готфрид оставался на стене, воодушевляя новоприбывших и отдавая приказ открыть Ворота Колонны для основных сил крестоносцев, Танкред со своими людьми, которые следовали по пятам за лотарингцами, проник на улицы города. Мусульмане, видя, что оборона прорвана, бросились бежать в Аль-Харам-аш-Шариф — на Храмовую гору, где стоят «Купол скалы» и мечеть Аль-Акса, чтобы засесть в мечети и оборо няться в ней как в своем последнем оплоте. Но им не хватило времени организовать оборону. Когда мусульмане столпились в здании и на крыше, на них налетел Танкред. Они сразу же сдались ему, пообещав огромный выкуп, и взяли его знамя, чтобы поднять над мечетью. Танкред уже осквернил и разграбил «Купол скалы». Тем временем жители города в смятении бросились в южные кварталы, где Ифтикар еще держался под натиском Раймунда. Вскоре после полудня он понял, что все потеряно. Он отступил в Башню Давида, которую предложил сдать Раймунду в придачу с немалыми сокровищами в обмен на жизнь для себя и своей гвардии. Раймунд согласился и занял башню. Ифтикара и его людей благополучно проводили из города и позволили присоединиться к мусульманскому гарнизону в Аскалоне[85].
Это были единственные мусульмане города, которым удалось спастись. Крестоносцы, обезумевшие от такой великой победы после таких огромных страданий, бросились по улицам, врываясь в дома и мечети, убивая всех встречных без разбору, мужчин, женщин, детей. В тот день и всю ночь резня не утихала. Знамя Танкреда не защитило беженцев в Аль-Аксе. Рано утром банда крестоносцев ворвалась в мечеть и всех перебила. Когда Раймунд Ажильский позднее в то же утро пошел на Храмовую гору, ему приходилось с трудом пробираться между трупов и потоков крови, которая местами доходила до колен.
Иерусалимские евреи бежали в свою главную синагогу. Но их посчитали пособниками мусульман и не выказали к ним никакого милосердия. Здание спалили со всеми, кто в нем находился.
Бойня в Иерусалиме глубоко потрясла весь мир. Никто не мог сказать, сколько народу в ней полегло, но после нее в Иерусалиме не осталось ни одного жителя — мусульманина или иудея. Даже из христиан многие пришли в ужас от произошедшего, а мусульмане, которые до тех пор готовы были признать франков новым фактором в политических хитросплетениях той эпохи, отныне твердо решили любой ценой выдворить франков вон. Именно это кровожадное доказательство христианского фанатизма вернуло к жизни фанатичный ислам. Когда впоследствии более дальновидные латиняне на Востоке пытались найти какие-то точки соприкосновения между христианами и мусульманами, у них на пути всегда стояла память о резне в Иерусалиме.
Когда в живых не осталось ни одного мусульманина, главы крестоносцев торжественно проследовали через опустевший христианский квартал, заброшенный с того самого дня, как Ифтикар выгнал из города его жителей, и возблагодарили Бога в храме Гроба Господня. Потом, 17 июля, они встретились на совете, чтобы назначить в завоеванный город правителя.
Тот, с чьей кандидатурой охотно согласились бы все, уже умер. Вся армия горевала из-за того, что епископ Адемар Пюиский не дожил до дня, когда смог бы увидеть своими глазами победу того дела, которому он служил. Невозможно было поверить, что он ее не увидел. Солдат за солдатом свидетельствовал о том, что в первых рядах штурма сражался воин, в ком они узнали черты епископа. Да и другие из тех, кто возрадовался бы победе, не дождались счастливой вести. Симеон, патриарх Иерусалимский, умер за несколько дней до взятия города в изгнании на Кипре. Далеко в Италии зачинатель всего Крестового похода лежал при смерти. 29 июля 1099 года, спустя две недели после того, как его воины вошли в Святой город, но еще до того, как известия успели добраться до Рима, папа Урбан II отдал Богу душу.
В те дни не было царя у Израиля.
Цель была достигнута. Христиане вернули себе Иерусалим. Но как его сохранить? Какое правительство в нем поставить? Теперь уже нельзя было откладывать вопрос, над которым не мог не задумываться в глубине души каждый крестоносец. Видимо помня, что Крестовый поход задумывался церковью ради вящей славы Христа, люди чувствовали, что именно церкви и должна принадлежать верховная власть над ним. Будь жив Адемар Пюиский, нет никаких сомнений, что именно от него ждали ли бы решения о том, как устроить Иерусалим и кто будет в нем распоряжаться. Его любили и уважали, и он знал, чего хочет папа Урбан. Вероятно, ему мыслилось церковное государство во главе с патриархом Симеоном, в котором сам он, как папский легат, был бы его советником, а Раймунд Тулузский его светским защитником и командующим армией. Но мы не можем утверждать, что точно знаем его намерения, ибо они погибли вместе с ним. Папа Урбан успел назначить легата ему на смену, о чем еще не было известно участникам Крестового похода, — Даимберта Пизанского[86]. Даимберт отличался таким личным тщеславием и в то же время так легко поддавался чужому влиянию, что его никак нельзя считать выразителем папской политики. Так у Крестового похода не осталось никого, на чей совет он мог бы положиться беспрекословно.
17 июля лидеры встретились для решения непосредственных административных вопросов. Из домов и с улиц нужно было убрать трупы и организовать их уничтожение. Городские кварталы следовало разделить между солдатами и паломниками. Также надо было подготовиться к неминуемой попытке египтян отбить город. Помимо того, обсуждался вопрос, разрешить ли Танкреду оставить себе все захваченные ценности, среди которых были восемь огромных серебряных ламп, которые он вынес из «Купола скалы». Потом кто-то сказал, что нужно выбрать короля. Священники и епископы тут же воспротивились. Сначала следует позаботиться о духовных нуждах. Прежде чем выбирать короля, надлежит назначить патриарха, который и возглавит выборы. Гийом Тирский, писавший свою хронику почти век спустя, когда Иерусалимское королевство стало общепризнанным, считал этот протест, хотя и сам был архиепископом, скандальной попыткой церковников выйти за пределы своих полномочий. Однако в то время их предложение отвергли лишь потому, что высказавшие его сами были недостойными церковниками. Патриарх был необходим. Если бы Симеон не умер, крестоносцы признали бы его права. Адемар хорошо относился к нему, и франки сохранили благодарную память о том, что он безвозмездно присылал им продовольствие во время осады Антиохии. Однако для них был неприемлем ни один другой греческий или сирийский иерарх. Более того, никто даже не мог предъявить притязания на патриарший престол, ведь все сановники православной церкви последовали в изгнание за патриархом. Нужно было поставить вместо него латинянина, но среди западного духовенства не нашлось ни одной значительной фигуры. После смерти Адемара самым уважаемым из епископов был Гийом Оранжский, но и он погиб в Мааррат-ан-Нумане. На тот момент самым деятельным из иерархов стал итальянский нормандец Арнульф, епископ Мартуранский. Он предложил сделать патриархом его друга — Арнульфа Малекорна из Рё, капеллана Роберта Нормандского, а самого его сделать архиепископом Вифлеемским. Арнульф из Рё ничем не успел прославиться. Он был наставником дочери Вильгельма Завоевателя, монахини Цецилии, и она же уговорила брата Роберта взять его с собой и пообещать ему епископство. Он был прекрасным проповедником и литератором, но считался человеком излишне светским, а кроме того, его помнили как недоброжелателя Пьера Бартелеми. Более того, вся эта схема производила впечатление заговора нормандцев. Южнофранцузские священники, которых, разумеется, поддержал Раймунд Тулузский, упорно не соглашались на нее, и предложение о том, чтобы выбрать патриарха раньше, чем короля, было отвергнуто[87]. Весь этот эпизод был не настолько важен, как думал Гийом Тирский. Как показало будущее, общественное мнение все еще было на стороне церкви в ее спорах со светской властью.
