Книга Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова

— Попробуй, подай в суд за неплатеж, я сию же секунду представлю эти квитанции.

Долгими психологическими проделками врача художник Кантор и его жена доведены до тяжелого душевного состояния. Врач Кошевник этому радуется. Уходя на службу, Кошевник громогласно, так, чтобы Канторы слышали, наказывает своей мамаше:

— Если тебя будут беспокоить сумасшедшие соседи — звони мне по телефону: я живо отправлю их к Николаю Чудотворцу! У меня уже имеется направление.

Этакого, с позволенья сказать, врача конфузно вытаскивать на страницы газеты. Конфузно писать о нем. Уж не падет ли тень от Кошевника на других врачей?»

Разумеется, подобное поведение осуждалось, проводилась попытка показать, что он нехарактерен для советских врачей: «Нет, не падет. Социальный выродок ничем, кроме формальности, не связан с ними. Надо полагать, что и формальная связь исчезнет, когда товарищи врачи узнают об этом рекорде бытового хулиганства»[472].

В хулиганстве мог быть замешан и управдом, человек, который во многом отвечал за порядок в доме. 5 января «вечером в квартире проживающего в д. 35, по пр. Пролетарской победы, Д.Ф. Баринова, его дочь, пионерка, 15 лет, с подругой, 14 лет, пели комсомольские песни. Это не понравилось бывшему в „градусах“ управдому М.Н. Афанасьеву, и он предложил прекратить пение, а когда его требование не было исполнено, начал Баринова избивать, причем к нему присоединилась и его жена, поцарапавшая Баринову лицо. В результате на Афанасьева был составлен протокол, и он привлекается за хулиганство и самоуправство» [473]. Как видно, значительная часть шуток далека от «чубаровшины», «быковщины» и «семеновщины», хотя и то и другое называли хулиганством и даже хватание за поджилки представляли первым шагом к реальным преступлениям. Как явно хулиганское поведение рассматривались обычные привычки не слишком культурных граждан — сквернословие, курение вне специально отведенных для этого мест, лузганье семечек и пр. С августа 1924 г., согласно постановлению Ленинградского губисполкома, любой человек мог быть за это оштрафован[474].

Подобное рвение власти вызывало ответную реакцию, могло восприниматься как чрезмерная жестокость и несправедливость. Даже для Семенова во время судебных слушаний ряд его товарищей просил снисхождения. Для обывателя разница между преступниками и «озорниками» была значительной, в связи с этим возникало и неоднозначное отношение к органам правосудия и милиции, которые, казалось бы, защищали покой и законность.

Нередки были случаи, когда толпа заступалась за задержанных. Например, «8 июня, в 2 часа в Василеостровском саду, во время гулянья, кем-то из гуляющих был произведен выстрел. Прибывшим постовым милиционером был задержан один неизвестный гр-нин. При попытке милиционера отправить задержанного в Отделение, со стороны собравшейся толпы было оказано сопротивление, но прибывшими на место учнадзирателем, а также членами комиссии по борьбе с хулиганством, после произведенных в воздух нескольких выстрелов, порядок был восстановлен»[475]. 10 декабря 1925 г. в пивной ЛСПО один гражданин стал скандалить, милиционер стал его умирять. В ситуацию вмешался знакомый скандалиста. Милиционер с дворником направили их в отделение, но тут «вышедшая из пивной пьяная толпа хулиганов окружила дворника» и «хотела их освободить», поэтому милиционер достал револьвер, чем все и окончилось [476]. Нам представляется, что «толпой хулиганов» в сводке названы обычные посетители пивной, не увидевшие в конфликте своих товарищей повода для задержания. За дебошира могли вступиться и соседи. Так, 1 марта 1926 г. у дома № 12 по Железноводской улице в Ленинграде стал скандалить проживавший в нем гражданин Я.А. Васильев.

При задержании его двумя милиционерами собравшаяся толпа стала протестовать. Только после трех выстрелов в воздух она разбежалась[477].

Как видно, для городских жителей определенные формы хулиганского поведения были оправдываемыми, например, молодостью. Подростки и юноши, в соответствии с давней крестьянской традицией, не несли персональной ответственности за что-либо. Но хулиганство становилось неприемлемым, когда оно приобретало криминальный характер и непосредственно угрожало здоровью, жизни и имуществу людей. В этом случае общество и власть объединялись в борьбе с ним.

Вместо заключения: борьба за культурный досуг в 1920-е гг

Советский социокультурный проект предусматривал создание «нового человека», с особым физическим обликом, интеллектуальным уровнем, культурными привычками. Этот новый человек должен был существовать в пространстве, очищенном от «пережитков прошлого», к которым относились и девиантные формы досуга. Именно эти цели и преследовала партийно-государственная досуговая политика. В ней четко прослеживаются два основных направления: борьба с различными формами «ненормального» времяпрепровождения и формирование новой советской культуры досуга. Иными словами, противодействие девиантному поведению и формированию практик девиантного досуга должно было осуществляться путем конструирования новых поведенческих моделей.

Рабочие и крестьяне нередко объясняли свои прегрешения — запойное пьянство, ругань или домашнее насилие — «старыми» привычками. Сознательно или нет, но в этом утверждении они использовали официальный дискурс, в котором все девиации маркировались «сверху» как «пережитки старого быта»[478], становились частью конструируемого мифа о «тяжелом прошлом и светлом будущем».

С пьянством, проституцией, азартом и пр. боролись через партийные, комсомольские, профсоюзные организации на предприятиях, в вузах и учреждениях. Здесь проводились показательные суды над пьяницами и хулиганами, вывешивались стенгазеты с карикатурами и «черные доски», проводились собрания, на которых обсуждались конкретные случаи девиантного поведения, читались лекции о вреде наркотиков и венерических заболеваниях и т. д. Однако традиция девиантного досуга была столь сильна, что простого ее осуждения было недостаточно. Необходимо было предложить замещающую модель «нового быта».

Здесь активную роль играла пропаганда достижений Советской власти: строительство новых санаториев для «ремонта» рабочих (так в 1920-е гг. называли санаторно-курортное лечение), работа добровольных обществ (Общество друзей Воздушного флота, Общество друзей радио и др.), спортизация (вовлечение трудящихся в физкультурно-спортивные кружки и общества), формирование новых праздничных традиций и пр.