Книга Наполеон. Заговоры и покушения - Сергей Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне ничего не удалось от него добиться, — сетовал Наполеон. — Русский император упрям, как мул, он твердо стоит на своем, и я не продвинулся вперед ни на шаг.
— Что вы, Сир, — притворно улыбаясь, возражал ему Талейран, — мне кажется, что Александр целиком попал под ваше обаяние.
После Эрфуртской встречи двух императоров это «сотрудничество» продолжилось. В секретной переписке с Петербургом Талейран стал именоваться то Юрисконсультом, то Кузеном Анри, а то и просто Анной Ивановной.
За поставляемую информацию Анна Ивановна неукоснительно требовал значительной оплаты и проявлял при этом неуемное корыстолюбие.
Вскоре через посредничество австрийского посла в Париже Клеменса фон Меттерниха Талейран по совместительству нанялся и на службу к Австрии, ловко маневрируя между двумя нанимателями, интересы которых далеко не всегда совпадали. В Вену Анна Ивановна в 1809 году поставлял сведения о передвижениях французских войск. И это происходило накануне новой войны Наполеона против Австрии.
* * *
Наполеон, конечно, поначалу ничего не подозревал об опасных интригах Талейрана. Узнал он о них чуть позже. Это дало основания биографу Талейрана Ю.В. Борисову констатировать:
«События в Эрфурте решительно и навсегда изменили отношения между главой французского государства и первым дипломатом Франции».
Тайные агенты Наполеона донесли ему и о непонятном сближении Талейрана и Фуше: что это? очередной заговор?
Австрийский посол в Париже Меттерних, поддерживавший самые тесные связи с Талейраном и прекрасно знавший Фуше, в то время писал в Вену:
«Я их вижу, Талейрана и его друга Фуше, по-прежнему твердо решившихся воспользоваться случаем, если этот случай представится, но они недостаточно храбры, чтобы сами этот случай вызвать. Они находятся в положении пассажиров, видящих руль в руках сумасбродного кормчего, готового разбить корабль о скалы, которые он сам по своему капризу ищет. Они готовы овладеть рулем в тот самый момент, когда их спасение окажется под еще большей угрозой, чем теперь, и когда первое столкновение корабля опрокинет самого рулевого».
Если говорить без столь любимых Меттернихом аллегорий, это означало, что оба министра никогда бы не отважились подготовить покушение на Наполеона, но заранее принимали меры на случай, если Наполеон окажется убитым, чтобы воспользоваться создавшейся ситуацией. Талейран и Фуше в таком случае собирались возвести на императорский престол маршала Мюрата, незадолго до того ставшего королем Неаполитанским. Мюрат был женат на сестре Наполеона Каролине, поэтому Меттерних имел сведения из самого надежного источника: он состоял в любовных связях с Каролиной.
Честолюбивая Каролина была заведомо готова одобрить этот план и послала в Неаполь письмо для своего мужа, умоляя новоявленного Неаполитанского короля не упустить возможности, если она представится ему во Франции. Говорят, написал письмо на сей счет и Талейран, а Фуше услужливо подготовил смену лошадей, чтобы ускорить прибытие Мюрата в Париж. Однако у Наполеона недаром было несколько секретных полиций, разведок и контрразведок. Переписка с Мюратом была перехвачена людьми министра почт Лавалетта, который поспешил сообщить обо всем императору.
Это сообщение заставило Наполеона примчаться в Париж. На торжественном приеме 23 января 1809 года император в ярости набросился на Талейрана, публично напомнив ему все измены и соучастие в самых темных делах. «Вы заслужили, — кричал он, — чтобы я вас разбил, как стекло, и у меня есть власть сделать это! Но я слишком вас презираю, чтобы взять на себя этот труд! Почему я вас еще не повесил на решетке площади Каррузель? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы — грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь!»
Эту сцену многократно описывали. И действительно, это одна из наиболее драматических сцен в наполеоновской истории. Император был в настоящем бешенстве, он осыпал Талейрана самыми грубыми ругательствами, называл его вором, клятвопреступником, изменником, продажным человеком, способным за деньги продать собственного отца, обвинял его в убийстве герцога Энгиенского.
Присутствовавшие при этом придворные словно окаменели. Всем было не по себе. Каждый чувствовал, что император ведет себя не очень достойно. Только Талейран, равнодушный и не чувствительный к оскорблениям, продолжал стоять со спокойно-высокомерным выражением на лице. По окончании бури он, прихрамывая, покинул приемную, по пути заметив:
— Как жаль, господа, что такой великий человек так плохо воспитан.
А в передней он прошептал одному из своих близких знакомых:
— Такие вещи не прощают.
Все думали, что после этого Талейрана арестуют, но этого не произошло.
О том, что произошло дальше, биограф Талейрана Ю.В. Борисов пишет так:
«Но неприятности только начинались. Быть в опале у могущественного монарха — дело опасное. Вот-вот могли обнаружиться преступные связи князя с австрийским двором. Этого не произошло. Но полиция перехватила несколько писем, которые ставили под сомнение лояльность Талейрана. На этот раз Наполеон хотел отдать своего бывшего Великого камергера под суд. Но вмешались влиятельные заступники. Судебное преследование не состоялось. Приказ о высылке отменяли дважды. Император угрожал, но решительного удара почему-то не наносил».
Все ждали отставки и Фуше, но и тут ожидания оказались обманутыми: Фуше пока остался на месте. Как всегда, он спрятался за спину более сильного, который и послужил ему громоотводом. Его отставка, как мы уже знаем, наступит лишь в июне 1810 года.
Талейран же, как ни в чем не бывало, заявил, что ничто не способно ни преодолеть, ни ослабить его признательности и верности императору, которые он сохранит до конца жизни.
«Такие вещи не прощают», — сказал Талейран. Эти слова многое объясняют. Каждый знает, что прощать легко лишь тогда, когда это не затрагивает наших интересов. Интересы Талейрана были затронуты капитально, и оставить это без адекватного ответа он не мог. Как говорится, люди мы не злопамятные, но очень злые и с очень хорошей памятью…
А еще через некоторое время были не менее капитально затронуты интересы и другого влиятельного политика — а именно Жозефа Фуше. Поэтому и его слова о легкости, с которой был осуществлен захват власти в Париже генералом Мале, а также о том, что все было готово для начала работы Временного правительства, отнюдь не кажутся не только неправдой, но и даже преувеличением.
Что я, собака, что ли, которую всякий прохожий на улице может убить?
На меня производит впечатление величие страсти, но я всегда страдаю, когда она выходит за рамки вероятного.
В одном из многочисленных писем Наполеон писал своей жене Жозефине:
