Книга Мой, и только мой - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Глупости. Ты раздуваешь из мухи слона. Слушай, забудь все, что я наговорил в тот вечер. То были только слова, ничего больше. Я просто… даже не знаю… наверное, переживаю возрастной кризис или что-то в этом роде. Ты мне нравишься такой, как ты есть. Лучшей жены мужчина пожелать себе не может. Давай забудем все, что случилось в последнее время, и заживем как прежде.

— Я не могу этого сделать, потому что не сможешь ты.

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Где-то глубоко внутри ты затаил на меня обиду с того самого дня, как мы поженились. И обида эта так никуда и не делась. Если ты хочешь, чтобы я вернулась, то причина тому — привычка. Я не думаю, что ты сильно любишь меня, Джим. Может, и никогда не любил.

— Это абсурд. Зачем ты все так драматизируешь? Только скажи, что ты хочешь, и я все тебе дам.

— Сейчас я хочу наслаждаться жизнью.

— Прекрасно. Наслаждайся. Я не стою у тебя на пути, и для этого не надо убегать из дома.

— Надо.

— Ты собираешься во всем винить меня, так? Валяй! Объясни своим сыновьям, какой я плохой. А когда будешь объяснять, не забывай, что это ты ушла после тридцати семи лет совместной жизни, не я.

Она не сводила с него глаз.

— Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты ушел от меня в тот самый день, когда мы поженились.

— Я знал, что ты начнешь поминать мне прошлое. Самое время обвинять меня в грехах восемнадцатилетнего юноши.

— Речь не об этом. Просто я устала жить с той твоей частью, которой все еще восемнадцать лет, которая до сих пор не может примириться с тем, что ты обрюхатил Эмбер Линн Глайд и должен платить по счетам. Юноша, который думает, что заслуживает большего, никуда не делся. — Голос стал мягче, в нем зазвучала бесконечная усталость. — У меня больше нет сил жить с чувством вины, Джим. Мне надоело постоянно доказывать, что я — личность.

— Так не доказывай! Я не заставлял тебя так жить. Ты сама выбрала этот путь.

— И теперь пытаюсь с него свернуть.

— Не могу поверить, что ты такая эгоистка, Линн. Ты хочешь развода? Клонишь к этому? Если хочешь разводиться, скажи прямо сейчас. Я не могу и дальше жить в подвешенном состоянии. Говори немедленно.

Он ожидал, что она будет в шоке. Он же предлагал немыслимое. Но шока не было, и он запаниковал. Почему она не говорит ему, чтобы он перестал нести чушь: их отношения не ухудшились до такой степени, что пора думать о разводе? И вновь ошибся.

— Возможно, это будет наилучшим вариантом.

Джим обмер.

А на ее лице появилось мечтательное выражение, она словно заглянула куда-то далеко-далеко.

— Знаешь, чего мне хочется? Начать все сначала. Я хочу, чтобы мы могли встретиться вновь, забыв о прошлом, два только что познакомившихся незнакомца. Потом, если нам не понравится общество друг друга, мы сможем разбежаться в разные стороны. А если понравится… — ее голос завибрировал от чувств, — тогда будем играть на равных. Соблюдая баланс властей.

— Властей? — Его охватил страх. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она с жалостью посмотрела на него.

— Ты действительно не понимаешь, не так ли? Тридцать семь лет ты имел всю власть, а я — никакой. Тридцать семь лет мне пришлось жить с сознанием того, что в нашей семье я — гражданин второго сорта. Но больше я этого не потерплю.

Говорила она терпеливо, ровным голосом, словно взрослый, что-то объясняющий ребенку, и его это разъярило.

— Прекрасно. — Он потерял способность ясно соображать, эмоции взяли верх над рассудком. — Считай, что я дал тебе развод. Надеюсь, ты им подавишься.

Он бросил на стол несколько купюр, не пересчитав их, отодвинул стул и вышел из зала, ни разу не оглянувшись. В холле понял, что его прошиб пот. Опять ее стараниями почва ушла у него из-под ног.

И она еще смеет говорить о власти! С пятнадцати лет она крутила им как хотела. Если б он не встретил ее, все могло бы пойти по-другому. Он бы не вернулся в Солвейшен и не стал бы семейным врачом, это уж точно. Он занялся бы научными исследованиями, связал свою жизнь с одной из международных организаций и колесил бы по миру, борясь с инфекционными заболеваниями, о чем всегда и мечтал. Миллионы возможностей открылись бы ему, если б не пришлось жениться на ней, а из-за нее ему не удалось воспользоваться ни одной. Жену и детей надо кормить, вот он, поджав хвост, и вернулся в город и унаследовал дело отца.

Негодование переполняло его. Жизнь его круто легла на другой курс, когда он был еще слишком молод, чтобы это осознать. И произошло это из-за нее, той самой женщины, что сидела сейчас в обеденном зале и говорила, что у нее не было никакой власти. Она навеки загубила ему жизнь, а теперь винила во всем его.

Джима словно громом поразило. Кровь бросилась в голову. Господи! Так она права!

Он плюхнулся на один из диванов у стены, обхватил голову руками. Текли секунды, складываясь в минуты, и один за другим рушились мысленные блоки, мешавшие ему докопаться до истины.

Она говорила правду, утверждая, что он затаил на нее обиду, просто обида эта так срослась с ним, что он ее уже не узнавал. Она права. По прошествии стольких лет он все еще винил ее.

И не просто винил, но всячески наказывал: выискивал недостатки, цеплялся к мелочам, в своем упрямстве не желал видеть очевидного. Наказывал женщину, ближе которой у него никого не было.

Он закрыл руками глаза, покачал головой: она права во всем!

Глава 17

Руки Джейн дрожали, когда она втирала пахнущий миндалем лосьон в каждый квадратный дюйм своего тридцатичетырехлетнего тела, не исключая и округлившийся животик. Солнечный свет вливался в окно спальни, в соседней комнате на кровати Кэла лежал собранный, но еще раскрытый чемодан: ближе к вечеру Кэл улетал в Остин. Джейн приняла решение утром и хотела выполнить его сегодня же, точно зная, что потом ей не хватит духа.

Она расчесывала волосы, пока они не заблестели, потом посмотрелась в большое, во всю стену, зеркало в ванной. Она пыталась представить себе, какой увидит ее Кэл, но поняла только одно: какой он ее не увидит. Не было в ней ничего от юной красотки с разворота «Плейбоя» или «Пентхауса».

Недовольная, она вернулась в свою спальню, достала из шкафа самый красивый халатик, шелковый, абрикосового цвета, с зелеными листьями на рукавах и по подолу, надела его. Она же физик, черт побери! Женщина, добившаяся значительных успехов в своей сфере деятельности! С чего ей вздумалось определять свою самоценность объемом бедер?

Разве она могла уважать мужчину, которого интересовало только ее тело? Она и так знает, что по высоте груди или окружности талии не соответствует стандартам Кэла. Но не могло его удерживать одно лишь желание увидеть ее обнаженной.

Больше всего на свете она жаждала взаимной любви. Уверенность, что любит только она, вызывала невыносимую боль. Дальше мучиться она не желала. Надо раз и навсегда выяснить, есть ли у них шанс на будущее, или она всего лишь очередное увлечение Кэла.