Книга Добро пожаловать в Пхеньян! - Трэвис Джеппсен

Конечно, если Мин позволит это. В следующие дни она снова и снова упоминает о рейтинге во время наших поездок куда-либо – в моменты, когда мы более или менее предоставлены сами себе: именно тогда мы можем говорить друг с другом относительно свободно, не сильно опасаясь того, что нас подслушивают. Даже при том, что Мин упоминает этот рейтинг, просто чтобы подколоть нас, для всех достаточно очевидно, что это акт пассивной агрессии.

Наконец, в один из дней, когда Мин с Александром оказываются на соседних сиденьях в среднем ряду, а мы с Алеком – позади них, она поворачивается к Александру с весьма серьезным выражением лица и говорит: «Я общалась с твоим преподавателем сегодня. Он очень разочарован. Сказал, что ты совсем не учишься. Что происходит, Александр? Почему ты не делаешь домашние задания?»

«Я учусь! – взрывается Александр. – Как ты можешь так говорить? Я же занимаюсь почти каждый вечер, да еще и вместе с тобой!»

Это правда. Если я предпочитаю проводить вечернее время наедине с собой в номере, то Алек и Александр обычно после ужина по два часа сидят в фойе и обсуждают свои занятия и домашние задания с Мин и Ро.

«Очевидно, это не приносит результатов, – говорит Мин. – У тебя не сохраняется в голове то, чему ты вроде как должен был научиться. Преподаватель продолжает жаловаться на тебя».

«Слушай, я сто раз говорил. МНЕ НУЖНО ЗАГРУЗИТЬ В ТЕЛЕФОН СЛОВАРЬ. Каждый день я сталкиваюсь с новыми словами, с новыми грамматическими конструкциями, а в тех текстах, которые мне дают, нет никаких комментариев и объяснений на английском. Зайти в интернет, чтобы найти перевод слов, я тоже не могу. Преподаватель не говорит ни на английском, ни на французском. Всё это значительно усложняет процесс обучения».

«Но Ро и я помогаем тебе каждый вечер, объясняя все сложные моменты, а ты всё равно не понимаешь».

«Сколько корейских слов ты знаешь?» – внезапно встревает Ро.

«Понятия не имею, – отвечает Александр, откидываясь назад. – А ты представляешь, сколько английских слов знаешь ты сам?»

«Да, – отвечает радостно Ро. – Четыре тысячи триста семьдесят три слова».

Наступает мертвая тишина: нам нужно время, чтобы осмыслить услышанное. Получается, что простое запоминание списка слов – ключ к овладению языком. Впрочем, вероятно, что подобная количественная оценка – это что-то совершенно обыкновенное тут. В конце концов, Ро – выпускник Института иностранных языков.

«Ты не можешь объяснить абсолютно всё, что преподаватель дает мне каждый день на занятиях, – продолжает Александр. – А я не способен в ту же секунду запомнить то, что ты говоришь мне вечером. На это нужно время. Я не Трэвис. И не Алек. Не совсем справедливо сравнивать нас подобным образом. Я могу учить язык только в своем темпе, вам придется с этим смириться».

Мин молчит всё оставшееся время. Когда я украдкой бросаю на нее взгляд, то замечаю слезу, которая скатывается по ее щеке.

* * *

Александр оценивает сложившуюся ситуацию следующим образом. Поведение Мин – вид пассивной агрессии, результат влияния тоталитаризма на психологию масс, а Мин, скорее всего, даже не осознает, что она делает что-то пассивно-агрессивное. Каждый кореец – жертва травли и травмирован этим с малых лет, поэтому они все не упускают случая поиздеваться нам тем, кто по той или иной причине находится ниже них на социальной лестнице. Такая вот система террора сверху вниз, считает Александр, играет ключевую роль в предотвращении образования каких-либо общественных групп. Потому что группы потенциально опасны. Их необходимо разрушать в зародыше.

У меня свои размышления по этому поводу. Я однажды заметил одного из наших преподавателей «в действии».

Мой мочевой пузырь всегда полон ко времени перерыва между занятиями, поэтому я первым делом устремляюсь в туалет, находящийся в конце коридора. Там нет привычных удобств, в смысле нет слива. Просто стоит небольшой, высотой по пояс, бассейн с водой, а рядом – ведерко. После завершения всех дел я должен наполнить это ведерко водой из бассейна и вылить его в писсуар. Если вам приспичит «по-большому», то для этого есть две кабинки с низенькими унитазами. Чтобы смыть всё за собой, вам придется несколько раз подходить с ведром к раковине.

И вот однажды утром после похода в туалет я услышал небольшой разговор между Алеком и госпожой Пак, уловив его суть. Алек, как полагается, поклонился профессору, проходя мимо нее. «Как дела сегодня, товарищ? – спросила она останавливаясь. – Ты выглядишь несколько нездоровым».

Алек слабо улыбнулся в ответ: «Я в порядке. Просто давно нет вестей от моей девушки – с того дня, как мы приехали сюда. Я послал ей несколько СМС-сообщений, но она так ни разу и не ответила».

«Ну, – ответила госпожа Пак, – у нас в Корее есть пословица, которую тебе, возможно, полезно будет запомнить: “Муж по дрова, а жена – была такова”».

Она улыбнулась и плавно проплыла в сторону преподавательской комнаты, осторожно закрыв за собою дверь.

* * *

По мере того как наш курс приближается к завершению, госпожа Пак относится ко мне все с большей теплотой, временами она, кажется, испытывает ко мне материнские чувства, а иногда общается с некоторым кокетством. Не только потому, что я ее первый в жизни студент из Америки или даже первый американец, которого она увидела вживую. Я еще и самый взрослый ее студент. В свои тридцать шесть я всего на пару лет моложе, чем она.

Внутри нее как будто сидит какой-то озорной шутник, влекущий ее ко мне. Она поднимает и опускает глаза, когда мы доходим до лексики по теме «семья» и я в ответ на ее вопрос о том, кто ждет меня дома, говорю, что не женат; она громко смеется. Как и Мин, она очень осознанно, хотя с меньшей степенью серьезности воспринимает свое положение в негласной «табели о рангах». Чем дольше мы общаемся, тем больше ей хочется использовать темы уроков как некую затравку, как предлог для разговоров о нашей личной жизни. Такие разговоры проходят на пониженных тонах, почти полушепотом, но всё равно достаточно расслабленно: хотя дверь в классную комнату остается открытой всё время занятий, шагов в коридоре почти никогда не слышно. Она расспрашивает меня о моей квартире в Берлине. Я рисую для нее план своего жилища. Мы соглашаемся, что у нас обоих примерно одинаковый метраж квартир. Она кивает головой, выражая активный интерес.

Она спрашивает, веду ли я дневник. Я отвечаю: «Да, записываю почти каждый день. А вы?» «Я тоже, – отвечает она, – но записи делаю только по специальным случаям. Или если у меня плохое настроение». Она корчит смешную угрюмую физиономию, изображая, будто не в духе, а затем взрывается хохотом. То, как она смеется, наводит меня на мысль о том, что ее смех звучит в этой аудитории несколько чаще, чем она готова в этом признаться.

Кроме случая с фотографиями лидеров в самом начале программы, лишь однажды я почувствовал, что внешние силы вмешиваются в наши уроки. В тот день госпожа Пак сидела рядом со мной и наблюдала за тем, как я выполняю письменное задание. Потом она взглянула на меня глазами лани – этот взгляд она дарила мне каждый раз, когда хотела показать, что искренне впечатлена моими успехами. «Товарищ Трэвис, – прошептала она с лукавой улыбкой, – я думаю, когда вы вернетесь домой, то, возможно, будете работать в Вашингтоне. Вы уже очень много узнали о Корее. Наверно, сможете оказаться очень полезным для своей страны».