Книга Северный крест - Валерий Поволяев

Миллера вызвали в рубку.

— Похоже, это наши ледоколы, которые пятнадцатого февраля вышли из Архангельска в Мурманск, — сказал Миллеру кавторанг, который последние часы вообще не выходил из рубки, нёс свою службу, понимая, что подмены ему нет, что он сейчас был единственный морской офицер на «Минине», знающий ледокольное дело.

— А какие флаги на них? — деловито осведомился Миллер.

— Флаги сейчас ничего не значат, — сказал кавторанг, — матросы меняют их ныне, как им заблагорассудится.

Впереди, действительно, были ледоколы, вышедшие из Архангельска в Мурманск пятнадцатого февраля, но до места не добравшиеся — произошла подвижка паковых льдов, и суда оказались в ловушке.

— Пушки на этих ледоколах есть? — спросил Миллер.

— Тогда надо подойти к ним поближе.

Рисковать лишний раз ему не хотелось, на «Минине» было много женщин, гражданских людей, были дети, были старухи, которых не оставили на погибель в Архангельске, поэтому Миллер и интересовался, есть ли на этих ледоколах пушки. Одна пробоина в борту «Минина» могла отправить всех этих людей на дно моря.

Три незнакомых судна, застрявшие в паковых льдах, оказались ледоколами «Сибиряков», «Русанов» и «Таймыр», приписанными к Архангельску.

— Дайте мне бинокль! — потребовал Миллер у капитана второго ранга. Тот протянул генералу мощный морской бинокль. Миллер долго вглядывался в окуляры, пытаясь рассмотреть, что за флаг полощется на корме судна, стоявшего по отношению к «Минину» в презрительной позе — задом. Цвета замерзшей отвердевшей до фанерной жёсткости тряпки невозможно было разобрать.

Миллер поморщился.

— Что за флаг болтается у него на корме? — нетерпеливо щёлкнув пальцами, спросил он у кавторанга.

— Тоже не могу понять, но похоже на матрас, ваше высокопревосходительство.

«Матрасами» в Белой армии звали полосатое знамя, под которым ходили торговые суда Доброфлота.

— Не красный?

— Нет, не красный, это совершенно определённо, — ответил кавторанг.

— Значит, не предали, — задумчиво произнёс Миллер.

— Ещё не предали, — с лёгкой усмешкой проговорил кавторанг.

— Идём к ним, — скомандовал Миллер. — Сможем подойти?

— Сможем. — Капитан второго ранга передал команду в машинное отделение: — Механисьон, прибавить оборотов! — Добавил мрачным тоном: — Сейчас будем изображать из себя «Титаника».

В трубе было слышно, как механик отплюнулся через плечо:

— Тьфу-тьфу-тьфу!

«Минин» считался одним из самых мощных ледоколов на Севере, поэтому он смог подойти к застрявшим судам близко, очень близко — с одного борта на другой можно было перекинуть причальный конец.

Команды ледоколов встретили гостей угрюмым молчанием. Миллер недовольно, по-мужицки крякнул.

Всех офицеров, гражданских людей, чиновников, находившихся на ледоколах, пришлось забрать к себе — команды там были ненадёжные. Миллер лишь вздохнул тяжело и выругался.

К нему подошёл кавторанг, козырнул:

— Угля у нас по-прежнему мало.

— Вот мы ледоколы и распотрошим, — сказал Миллер. — У кого из них самый приличный запас угля?

Оказалось, «Сибиряков» загружен отменным кардифом едва ли не по верхнюю палубу, пожалуй только на палубе и не было угля.

— Перегрузить уголь на «Минина», — велел Миллер, — таскать до тех пор, пока капитан не скажет «Хватит!».

Перетаскали много, а угля на «Сибирякове» меньше не стало. Лед около «Сибирякова» и «Минина» покрылся мелкой чёрной пылью, лица и одежда людей, занимавшихся перегрузкой, также стали чёрными.

Наконец угольные бункеры Минина были заполнены, и капитан второго ранга дал отмашку:

— Довольно!

Сон людей, переполнивших ледокол, был тревожным. В вязкой, плохо расползающейся темноте утра двинулись дальше, а когда часа через два всё-таки стало светлее и обозначилась линия горизонта, обнаружилось, что за «Мининым» погоня, за ним увязался ледокол «Канада», который когда-то с такой помпой встречал Миллера, следовавшего из Европы в Архангельск.

Капитан второго ранга исследовал увязавшийся ледокол в цейсовскую оптику и молча передал бинокль Миллеру.

Тот прижал окуляры к глазам, подправил линзы и отчётливо увидел на корме «Канады» красный флаг.

Как выяснилось потом, организовали погоню некие комиссары, три человека — их фамилии история сохранила для нас: Дубровский, Бубновский и Николаев. Шли красные за Миллером аж из самого Архангельска, не поленились пуститься во все тяжкие.

На нос «Канады» забрался матросик, что-то начал семафорить флажками, но что он там семафорил, разобрать невозможно было даже в бинокль.

Подойдя к «Минину» на пять километров, «Канада» открыла огонь из орудия, установленного у неё на носу. Однако сколько ни пытались артиллеристы «Канады» попасть в уходящий ледокол, снаряды их лишь шлёпались в торосы, разносили вдребезги голубые ледовые нагромождения, а в цель не попадали.

Дубровский выматерил артиллеристов.

Те — также с матом — оправдывались:

— Так дальность же — пять километров. Такие расстояния орудия даже на земле не берут.

— Не берут, не берут... — Дубровский снова выматерился. — Так и уплывут беляки с народным имуществом нашим куда-нибудь под мышку к лорду Керзону. Нам это надо?

— Нам это не надо, — отвечали артиллеристы, заталкивая в ствол пушки очередной снаряд.

Хлобысь! — громкий раскатистый звук заставлял приподниматься небо, с торосов слетала искристая алмазная пыль, и снаряд разносил в крошки очередную ледовую кучу.

Дубровский понимал, что достаточно всего-навсего одного попадания, чтобы «Минин» навсегда замер посреди ледяного поля либо вообще пошёл на дно, — и кто знает, вдруг за это придётся отвечать, вдруг среди убегающих беляков есть свои агенты, — озадаченно кашлял в кулак. В конце концов он направился в рубку к радисту.

— Отстучи в Архангельск радио, — велел он чернявому подвижному матросу с розовым шрамом на щеке.

Матрос с готовностью протянул ему лист бумаги.

— Пишите текст, товарищ комиссар.

— Без текста нельзя? — спросил Дубровский, стараясь нагнать в свой голос побольше грозных ноток.

Писал он с ошибками, поэтому боялся, что грамотный радист поднимет его на смех и тогда комиссар потеряет свой авторитет.

— Без текста нельзя, — сказал радист.

— Бюрократ хренов, — произнёс комиссар недовольно и, высунув язык, сел писать текст радиограммы.

Пока он писал текст, орудие, до этого беспрестанно гавкавшее на носу ледокола, молчало. Правильно, кстати, делало, комиссар это одобрял, ведь снаряды надо было беречь, иначе запаса их не хватит и беляки спокойно уплывут в страну буржуинскую, готовую их пригреть, и народное добро — целый ледокол с дымящейся трубой — уволокут следом. Этого Дубровский никак не мог допустить.