Книга Риск - Дик Фрэнсис

– Ничего, – сказал Тревор. – Достаточно.

Стадный инстинкт угас в нем первом. Он отвернулся, избегая смотреть мне в глаза.

– Достаточно! – вскричал Глитберг. – Да мы ведь еще ничего не сделали.

Павис окинул меня с ног до головы пристальным, оценивающим взглядом и, наверное, только теперь осознал, что они сделали.

– Да, – медленно произнес он. – Достаточно.

– Вот еще! – злобно отозвался Онслоу.

– Ни за что, – вторил ему Глитберг. Павис не удостоил их вниманием и обратился к Финчу.

– Он твой, – сказал он. – Но на твоем месте я бы просто оставил его здесь.

– Оставить его?

– У нас есть дела поважнее, чем заниматься туте ним глупостями. Ты не хотел оставлять на нем следов. Уверяю тебя, будет вполне достаточно того, как мы связали его.

Уильям Финч обдумал сказанное и кивнул; он уже немного опомнился, к нему возвращалась способность рассуждать здраво. Он медленно приблизился и остановился почти вплотную ко мне, сбоку. Финч взглянул вниз, и глаза его до краев наполнила знакомая ненависть.

– Надеюсь, ты удовлетворен, – сказал он. И плюнул мне в лицо.

Навису, Глитбергу и Онслоу идея показалась замечательной. Они проделали то же самое по очереди с самой презрительной миной, какую смогли изобразить.

Тревор к ним не присоединился. Он просто смотрел и жалко дергал руками, выражая протест, впрочем, совершенно бесполезный.

Слюна почти ослепила меня. Ощущение было ужасным, и я не имел возможности стереть ее.

– Хорошо, – сказал Павис. – Вот и все. Теперь сваливай, Финчи, а ты, Тревор, собирай вещи, и мы все уходим.

– Вот еще! – снова возмутился Онслоу.

– Тебе нужно или не нужно алиби? – задал вопрос Павис. – Для этого придется потрудиться. Попасться на глаза полудюжине добропорядочных людей.

Распустить кое-какие слухи.

Онслоу сдался неохотно и потешил себя, удостоверившись, что ни один узел на салфетках не ослаб. Чего, увы, не произошло. Финч исчез из моего сократившегося поля зрения, как и, похоже, из моей жизни. У подъезда завелась машина, колеса прошелестели по гравию, и звук мотора замер вдали.

Тревор вышел из комнаты, но вскоре вернулся с чемоданом в руках. Пока он отсутствовал, Онслоу хихикал, Глитберг глумился, а Павис проверял, насколько свободно я могу шевелить руками – мне удавалось сдвинуть их на полдюйма, самое большее.

– Тебе отсюда не выбраться, – сказал он. Он потряс меня за локоть и насладился результатом.

– Полагаю, теперь мы квиты. – Он отвернулся, ибо появился Тревор.

– Все двери закрыты?

– Все, кроме парадной, – ответил Тревор.

– Отлично. Тогда поехали.

– Но как быть с ним, – спросил Тревор. – Мы не можем просто оставить его в таком положении.

– Неужели? Почему же?

– Но... – пробормотал Тревор и умолк.

– Кто-нибудь найдет его завтра, – сказал Павис. – Уборщица или еще кто-то. У вас есть уборщица?

– Да, – неуверенно промямлил Тревор. – Но она не приходит по вторникам. Хотя вернется моя жена.

– Так в чем же дело?

– Хорошо. – Он поколебался. – Жена хранит кое-какие деньги на кухне. Пойду принесу.

– Ладно.

Тревор отправился за деньгами, потом возвратился. Он остановился около меня с обеспокоенным видом.

– Ро...

– Ну, хватит, – нетерпеливо вмешался Павис. – Он погубил тебя, как погубил и нас. Ты ни черта ему не должен.

Он вывел всех из комнаты. Тревор уходил подавленный, Глитберг с ухмылкой, Онслоу недовольный. Павис оглянулся на пороге, и его лицо – по крайней мере та часть, которую мне удалось разглядеть, – было преисполнено самодовольства и удовлетворения.

– Я буду вспоминать о тебе, – сказал он, – всю ночь.

Он потянул на себя дверь, закрывая ее, и погасил свет.

Тело человека не создано для того, чтобы часами оставаться в одном положении. Даже во сне оно постоянно двигается. Суставы сгибаются и разгибаются, мускулы то напрягаются, то расслабляются.

Ни одно человеческое тело не приспособлено лежать так, как лежал я, с растянутыми и напружиненными до предела мышцами ног, живота, груди, плеч и рук. Уже через пять минут, пока все они еще толпились в комнате, напряжение стало совершенно невыносимым. Никому бы в голову не пришло сохранять подобное положение по собственной воле.

Когда они ушли, я попросту не мог представить, что меня ждет впереди.

Мое воображение засбоило. Оно отключилось. Что делать человеку, если он не в силах вынести что-то, но должен?

Самые смачные плевки медленно стекли с моего лица, но на коже осталось еще много липкой, вызывавшей зуд слюны. Я слепо смотрел в темноту широко открытыми глазами и мечтал оказаться дома, в собственной удобной постели, где еще несколько часов назад я и надеялся провести ночь.

Я осознал, что мне на удивление трудно дышать. Дыхание воспринимается многими как нечто само собой разумеющееся, но этот процесс вовсе не так прост, как кажется. Межреберные мышцы опускают и поднимают грудную клетку, позволяя воздуху свободно вливаться в легкие. Так сказать, не воздух, проникая внутрь, расширяет объем груди, но расширение объема груди открывает доступ воздуху. Если грудная клетка зафиксирована в одном положении, то возможности для нормальной работы мышц весьма ограничены. Мою шею, как удавка, теснили застегнутый воротник рубашки и галстук. Я могу задохнуться, мелькнула мысль.

Еще один орган, который дышит за вас, – это диафрагма, чудесная плотная мышечная перегородка между сердечно-легочной полостью и расположенными ниже кишками. Спасибо тебе. Господи, за диафрагму, подумал я. Да здравствует царство диафрагмы. Моя трудилась, выбиваясь из сил.

Вот было бы здорово, решил я, провести ночь в беспамятстве. Если бы я изучал йогу... освобождение духа из телесной оболочки. Но слишком поздно. Я вечно опаздывал. Неприятности застигали меня врасплох.

Острая боль в растянутых мышцах пронзила мои плечи. Иглы. Шпаги. Думай о чем-нибудь другом.

Яхты. Подумай о яхтах. Больших дорогих парусниках, построенных по самым высоким стандартам на лучших британских судоверфях, отплывающих из Британии к торговым агентам на Антибах и Антигуа.

Огромный плавучий капитал в легко реализуемой форме. Никакой обычной бюрократической волокиты с переводом крупных сумм денег за границу. Нечего беспокоиться о долларовой пошлине и прочих подобных препонах, установленных алчными правительствами. Нужно только вложить деньги в стекловолокно, снасти и паруса, и отплывай на них с приливом.

Служащий из "Голденуэйв" сказал мне, что у них никогда не было недостатка в заказах. Яхты, утверждал он, не устаревают, как аэропланы или машины. Вложите четверть миллиона в судно, и почти наверняка его стоимость возрастет спустя несколько лет. Продайте судно, положите деньги в банк, и але-гоп! – тихо, чисто и законно сработано.