Книга Песни сирены - Вениамин Агеев

– Ты чего? – спросил я мягко. – Не бойся, всё уже кончилось. Подлечим тебя здесь немножко для начала, а через пару дней поедем домой.

Я пододвинул стул поближе к кровати и сел так, чтобы Алле не нужно было выворачивать шею, чтобы смотреть мне в лицо. Она по-прежнему молчала, только чуть шевельнула в моём направлении уцелевшей рукой и я, осторожно взяв её кисть в свои ладони, поцеловал кончики пальцев.

– Очень больно?

– Нет, – наконец ответила она, – почти не больно.

– Голова не кружится?

Покосившись на ширму, разделяющую койки, Алла спросила неразборчивым отрывистым шёпотом:

– Не кружится. Постой! Ты всё знаешь? Тебе рассказали?

– Про то, что произошло? Вроде бы да.

– Я не виновата. Я правда не виновата.

– Тебя никто и не винит.

Какое-то время стояла тишина, потом невидимая соседка Аллы, шаркая по полу шлёпанцами, вышла из комнаты, видимо, уразумев, что нам нужно поговорить наедине. Впрочем, не исключено, что она отправилась куда-то по собственной необходимости.

Только теперь моя подруга перестала сдерживаться и дала волю слезам, но не так бурно, как давеча рассказывала Наташа. Алла плакала с почти неподвижным лицом и совсем негромко, перемежая всхлипы с невнятными причитаниями, при этом чувствовалось, что даже слабые содрогания причиняют ей боль. Я решил, что мне следует прекратить или, по крайней мере, отложить своё дознание. Но через несколько минут плач начал утихать, и до той поры бессвязные звуки начали приобретать какой-то смысл. Как я понял, Алла просила у меня прощения.

– Ты что, глупая? – сказал я не без труда из-за непонятно откуда взявшегося комка в горле. – Разве я могу тебя в чём-то упрекнуть?

– Ты в самом деле не сердишься?

– Нет.

– И не ненавидишь меня?

– Нет.

И тут она выдала себя:

– Я правда не знала, что из этого выйдет.

– Погоди-ка! – насторожился я, поскольку получалось, что Наташины подозрения не лишены оснований. – Что ты имеешь в виду? Так значит, это было не случайное нападение? Это был кто-то, кого ты знаешь?

– С чего ты взял? – слишком поспешно ответила Алла, и теперь мне стало совершенно ясно, что она лжёт.

– И кто же он?

Она молчала.

– Имей в виду! Если даже менты дело закроют, я эту сволочь сам найду. Зачем ты его покрываешь?

– Я… Я боюсь.

– Чего?

– Он меня убьёт. Он и тебя убьёт, если ты попытаешься вмешаться.

– И кто же он?

– Алик.

– Шакиров?

– Да, – чуть слышно прошептала она.

Я выпустил ладонь Аллы из рук и сжал кулаки.

– Послушай! Ты всё расскажешь следователю. А если ты не расскажешь, то я найду другой способ сообщить ему об этой твари. Я тебе обещаю.

– Но ты же ничего не знаешь!

– Так расскажи мне, чтобы я знал.

Алла надолго замолчала, но, поняв, что я не отступлю, начала свой рассказ.

– Ты помнишь те деньги, что Роман через тебя передал?

– Помню.

– А вскоре после этого я Алекпера встретила. Ну и подумала, что, если такой бандит на Генку наедет, тот точно никуда не денется. В общем, я решила, что предложу пятьсот долларов в обмен на услугу. Позвонила Шакирову, попросила о встрече. Он согласился. Ну и всё.

– Это когда ты с ним в «Экспрессе» встречалась?

– Да.

– И что дальше?

– Ну а после того, как я с работы уволилась, я ему опять позвонила. Сказала, что всё отменяется, а он ответил, что план уже выполнен и даже перевыполнен. И что, вообще-то, такие заказы назад не берут, но он готов со мной обсудить отступные условия. Напрашивался ко мне домой для разговора, но я настояла, чтобы мы встретились на нейтральной полосе. Ну он и сказал, чтоб я приходила в сквер.

– И ты пошла?

– Что мне оставалось делать?

– А потом?

– Встретились. Он сказал, что раз мне теперь ничего не нужно, его устроит простой обмен: я тоже должна оказать ему небольшую услугу. Ну, ты понимаешь… А деньги-де можешь оставить себе. К тому времени я уже пожалела, что пришла и, наоборот, готова была ему заплатить, как договорились, даже сверху добавить, лишь бы отвязался. Только денег у меня с собой не было, я же надеялась, что как-нибудь так удастся замять это дело, бесплатно. Попыталась уйти, но он меня схватил за руку и не отпускал, при этом всё время из крайности в крайность бросался: то начинал угрожать, а то уговаривал почти ласково. Но я сказала, нет, даже и не мечтай, а бабки можешь хоть завтра получить. Тогда он снова пристал, почему, мол, ты не хочешь уступить, я не понимаю. В конце концов, какая разница? Между нами всё уже было. Ну будет ещё раз. Потому, говорю. Раньше я была свободна. Он удивился, разве я сейчас замужем? Нет, говорю, не замужем, но это ничего не меняет. Я, говорю, даже больше, чем замужем, у меня любимый мужчина есть. Тут ему, видно, надоело на себя благородство напускать, он мне руку завернул за спину и потащил куда-то в заросли. Честно говоря, до этого самого момента я не особенно боялась. Я, конечно, знала, какого сорта этот человек, но всё же у него принципы какие-то были. Я до последнего не верила, что он способен над женщиной надругаться. А в эту минуту поняла – всё! Тогда я туфлю с ноги сняла и каблуком ему прямо в лицо ударила. Он руки разжал от неожиданности, а я побежала. И почти оторвалась, но уже возле выхода он меня нагнал и ножку подставил, вот я и звезданулась головой. А больше ничего не помню, потом-то я уже здесь очнулась.

– И что? Это всё?

– Да, всё.

– Выходит, этот зверь тебя избивал и насиловал, пока ты без сознания была. Вот подонок!

– Теперь ты понимаешь, почему я так боюсь?

– Понимаю.

Но на самом деле, я не понимал. Здесь явно было что-то ещё. Да, Алла действительно боялась, и я видел, что она боится, но причина этого крылась в чём-то другом. Тогда я решил пойти ва-банк.

– Понимаю. Но это не повод, чтобы молчать. Ты как знаешь, а я сейчас же иду в милицию.

– Подожди! – взмолилась Алла. – Я тебе ещё не всё сказала…

Сам не знаю, для чего я снова поехал в посёлок кирпичного завода. На этот раз можно с уверенностью сказать – лучше бы я этого не делал. Потому что теперь мне никогда не забыть того, что я увидел. Жалкая халупа шантажиста всё так же выделялась нищенским убожеством даже среди не слишком роскошных соседних строений. И полуободранная калитка чернела старыми досками и голубела остатками сохранившейся кое-где краски на фоне низкой ржавой изгороди из разномастных штамповочных отходов в виде металлических полос с рядами одинаковых отверстий. Только на сей раз возле шемякинского дома царило мрачное оживление. Группы людей по четыре-пять человек выходили из калитки и рассаживались в стоящие по обочинам машины, хотя процессия ещё не тронулась. Гроб, по-видимому, уже поставили в кузов грузовичка с низкими бортами – из тех, что и по сей день, несмотря ни на какие запреты, продолжают играть роль катафалков в бедных предместьях и деревнях. Вдоль забора стояли опустевшие скамейки для участников похорон, покрытые рогожками. Только на двух крайних скамьях ещё сидели три древние старухи да квартет хорошо поднабравшихся мужчин – судя по возрасту и внешности, они вполне могли быть Генкиными друзьями. Больше мне тут нечего было делать: всё, что я мог увидеть, я уже увидел. Когда моя машина, постепенно набирая скорость, проезжала мимо грузовика, к его кабине откуда-то сбоку выбежала маленькая девочка с чёрной косынкой на голове. Потом мне казалось, что на её глазах блестели слёзы, хотя на самом деле разглядеть в движении мелкие черты детского лица не представлялось возможным. Эта девочка осталась сиротой не без помощи Аллы, а если копнуть поглубже, то и не без моего участия – и совершенно неважно, каким человеком был отец этого ребёнка – он хотя бы был. Он хотя бы был – просто был. А теперь исчез навсегда. И пусть моя личная ответственность за его смерть измерялась бесконечно малой величиной, я всё равно ощущал страшную тяжесть, и кому, как не мне, «безотцовщине», как называла меня мать Гали, было знать горечь подобной утраты? «Теперь ты понял, почему я ничего не могу рассказать следователю?» – спросила меня Алла. Теперь я понял.