Книга Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта - Анатолий Левандовский

«Королевские игры» немного значили для простого народа, который все еще жил преданиями о Великом Молчальнике.[10] С картины Яна Стена, выполненной около 1660 года, на нас смотрят славные ребята, празднующие в кабачке день рождения принца. Сам принц, будущий Вильгельм III, танцевал французские балеты в своем гаагском дворце на тягостных торжествах вроде годовщины мира 1668 года: всю долгую ночь надо было танцевать в переполненных залах бывшего манежа, где люди теряли сознание от духоты; есть в дрянных буфетах; орать слугам, высунувшись в окно, чтобы заказать себе пива или вина, ибо они дежурили снаружи…

Дворянство, уходящее корнями в Средневековье, распределялось в Нидерландах «золотого века» крайне неравномерно. Дворянских семей почти не сохранилось во Фрисландии и на севере и они были относительно многочисленны и политически активны в сельских районах Хелдера и Оверэйсселя. На западе они были истреблены освободительной войной. В 1620 году в провинции Голландия насчитывалось не более 30 дворянских семейств. Дворянство представляло собой незначительную социальную группу, сумевшую приспособиться к новым порядкам и поставлявшую Союзу часть его военных и управленческих кадров. Но представительская система в парламенте умаляла реальную силу дворянства. Так, в Генеральных штатах Голландии депутаты от дворян имели только 1 голос против 18 голосов городской буржуазии. Возведение в дворянство не практиковалось. Благородные фамилии приходили в упадок или, несмотря на сильное предубеждение, роднились с богатыми буржуа. Униженное положение порождало ответную реакцию некоторых дворян, которые, явно в пику господствующему мещанству, обзаводились поварами, портными и архитекторами французской школы и перенимали версальские манеры. Они принадлежали к весьма малочисленной категории «счастливчиков». В то же время многие обедневшие мелкопоместные дворяне мало чем отличались от крестьян, среди которых жили. Они замыкались в своем одиночестве, и их амбиции простирались не далее звания сельского старосты. Дворянство, словно находясь в изгнании, жило в собственном мире, отдельно от общества, охваченного лихорадкой коммерции и предпринимательства. Оно категорически отказывалось добывать средства к существованию торговлей. Дворяне жили в своих замках или, в зимнее время, в городских домах, предавались литературным занятиям, изучению точных наук, охоте, ведению сельского хозяйства, а то и государственной службе. Благородное сословие всегда добросовестно исполняло свои обязанности и пользовалось большим уважением. Париваль восхищался вежливостью, скромностью и умом нидерландских дворян. «Но зато если среди них случаются жестокие, гордые или надменные кавалеры, — добавляет он, — никто не выказывает к ним почтения, поскольку, не имея ни зависимости, ни подчинения, люди воздают почести только тем, кто заслужил их любезностями и приятным обхождением». Волей-неволей нидерландское дворянство втягивалось в мир буржуазных отношений. Дворяне приспосабливались к нравам нового господствующего класса и в какой-то, пусть самой незначительной мере к его практицизму, сохраняя память о своих древних титулах, но не выставляя их напоказ.

Правящий класс, вышедший из слоев богатой буржуазии и образующий своего рода патрициат, держал в своих руках рычаги политической власти. Являя собой жесткую олигархию, ревностно охранявшую свои привилегии, новая аристократия рассматривала выдвижение на правительственные посты как единственное средство получения доступа к командным должностям. Иногда этих новых господ именовали «регентами», поскольку они зачастую соединяли с выполнением политических функций председательство во множестве органов, представлявших государственные или частные интересы. Нередко даже их супруги входили в опекунские советы разных благотворительных учреждений. К середине века иностранцы окрестили представителей этого слоя общества словом «рантье».

В то время, окончательно отделившись от купеческой среды, они действительно жили на доходы от вложений в государственные ценные бумаги, акции компаний и не так давно приобретенные земли, заменив товарооборот движением капиталов. До 1650 года их стиль жизни еще почти не отличался от стиля жизни буржуа. Но затем он стал настолько похож на стиль жизни высшего дворянского общества, что к 1700 году эти два класса, объединенные многочисленными смешанными браками, практически слились воедино.

Противодействие политике Фредерика-Хендрика могло сыграть свою роль в становлении этого нового класса, ибо оно подразумевало в конечном итоге демонстрацию силы. Классовое самосознание патрициата сформировалось и окрепло. Оно часто проявлялось в осмысленной воздержанности и простоте, вызывавших неизменное удивление иноземцев и, возможно, объяснявшихся тщательно скрываемым тщеславием. Ян де Витт, в течение 20 лет правивший страной почти как диктатор, вел существование средней руки чиновника, о чем свидетельствует хорошо знавший его Темпл. Одеваясь со вкусом, но без особого изящества, он обычно предпочитал ходить пешком, оставляя карету для официальных церемоний. Ел он то же, что и обычный буржуа. Государство предоставляло в его распоряжение армию слуг, но он не считал ниже своего достоинства, следуя обычаям страны, сам выполнять работу по дому.

Мало находилось чиновников, у которых была бы более внушительная свита. Большие города обеспечивали своих бургомистров штатом слуг, необходимых главным образом для представительности и не имевших отношения к их частной жизни. Отсюда и репутация неподкупности, которой пользовался патрициат. Такая репутация была необходимым фактором политического равновесия. Новая аристократия существовала скорее де-факто, нежели де-юре. Исторически ее основу заложили те фамилии, которые еще во времена средневековых «коммун» воспользовались муниципальными уставами для захвата власти. Благодаря войне «регенты» распространили свое влияние на правительство Соединенных провинций, полностью подчинив его себе с помощью уловок, к которым обычно прибегали дворяне и купцы. Режим, который они таким образом навязали стране, вынужден был бороться одновременно как с влиянием мелкой буржуазии, так и с противодействием штатгальтеров. Эта борьба определяет всю политическую историю Нидерландов «золотого века».

Самым мощным оружием патрициата было завоеванное им доверие. Коммерсанты немало пеняли на такое положение. В 1652 году амстердамские купцы выразили сожаление, что ими правят мэры и префекты, которые, забросив торговлю, утратили представление об экономических проблемах. Тем не менее для открытой вражды не было никаких оснований. Ведь именно в среде самого богатого купечества, медленно, окружая себя стеной светских предосторожностей, патрициат черпал необходимые ему новые силы. Переход из одного круга в другой происходил посредством смешанных браков. Необходимыми условиями такого перехода были отказ от торговли, упорство и терпение.

Глава XXI

Народ

Буржуа

Состояние, личное влияние и связи превратили голландских торговых магнатов, принадлежавших в большей или меньшей степени к новой аристократии, в настоящих титанов мирового масштаба. Мушерон, Исаак Лемер и Луи де Геер, все трое бывшие переселенцы, были вхожи во дворцы многих монархов и имели влияние на международную политику. Но среди торговой и ремесленной буржуазии такие фигуры являлись скорее исключением. Мещанская среда, от суконщика до пивовара и от модного портного до мелкого лавочника, бесспорно разнообразная в силу размеров состояния, сохраняла в целом семейный уклад и общие интересы (коммерческая специализация еще не зашла далеко вперед, и различные деловые направления тесно переплетались между собой).