Книга От предъязыка - к языку: введение в эволюционную лингвистику - Валерий Даниленко

Словообразовательные процессы осуществляются людьми. Степень их участия в создании новых слов при этом может быть различной. Так, недеривационное словообразование в обыденном языке протекает стихийно, тогда как в языке науки создание новых терминов — сознательный, целенаправленный процесс не только в рамках деривационного словообразования, но и недеривационного. Рассмотрим процессы терминообразования на примере формирования философской лексики в русском языке XIX века.

Вплоть до 40-х годов XIX в. философская терминология в русском языке находилась в зародышевом состоянии. О необходимости её создания 13 июля 1825 г. в письме к П.А. Вяземскому писал А.С. Пушкин: «Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас ещё в диком состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного точного языка прозы — т. е. языка мыслей)» (Пушкин А.С. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 9. М., 1985, с. 189).

Из этих слов не следует, что А.С. Пушкин видел главный источник философской терминологии в одном французском языке. Другой, более мощный, её источник он видел в родном языке. В письме к И.В. Киреевскому в 1832 г. он писал: «NB: избегайте учёных терминов; и старайтесь их переводить, то есть перефразировать: это будет и приятно неучам, и полезно нашему младенчествующему языку» (там же. Т. 10, с. С. 65).

Это наставление начинающему русскому философу вышло из-под пера А.С. Пушкина неслучайно. В 1829–1831 гг. на лекциях Г. Гегеля в Берлинском университете присутствовали русские слушатели. Среди них был и Иван Киреевский (Володин А.И. Гегель и русская социалистическая мысль XIX века. М., 1973, с. 13).

После смерти А.С. Пушкина ситуация с философской терминологией в русском языке начинает меняться. Активное участие в её формировании приняли Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848), Александр Иванович Герцен (1812–1870) и Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826–1889).

В.Г. Белинский.

В отличие от А.С. Пушкина, В.Г. Белинский видел главный внешний источник философский терминологии не во французском, а немецком языке (главным образом — в философии Г. Гегеля). Но при этом он стремился к русификации иностранных терминов. Приводя тот или иной термин на русском языке, он часто давал его иностранный эквивалент — на иностранном или русском языке: общее (Allgemeinenheit), самоотречение (Resignation), сущность (субстанция), высшая (трансцедентальная) логика, рефлексия (размышление), рефлектирует (отражает) и т. д.

Исконно русские эквиваленты терминам иноязычного происхождения В.Г. Белинский стремился находить в общеупотребительном русском языке. Он шёл по пути их терминологизации. Чтобы легче было увидеть их терминологичность, он выделял их с помощью разрядки: предмет философии, единство противоположностей, чувственная форма разумного сознания, замкнутое в самом себе существо и т. д.

Конкретизация значений у того или иного термина осуществляется за счёт контекста. У В.Г. Белинского он был весьма разнообразным. Вот с какими словами он сочетал, например, термины бытие и дух: сфера бытия, чувственное бытие, торжество духа, дух субъективный (внутренний, мыслящий), дух объективный (внешний первому, предмет мышления) и т. д.

В некоторых случаях В.Г. Белинский прибегал к полному терминообразованию. Его излюбленным словообразовательным средством был суффикс — ость: особность, беспечность, созерцательность и т. п. Он защищал от нападок со стороны пуристов такие термины, как абстрактность, конкретность, непосредственность, замкнутость и т. п.

А.И. Герцен.

«Письма об изучении природы» А.И. Герцен писал в 1842–1846 гг. Как он сам признавался в «Былом и думах», он иногда грешил в них иностранными терминами. Вот лишь одна цитата из его первого письма: «Идеализм высокомерно думал, что ему стоит сказать какую-нибудь презрительную фразу об эмпирии — и она рассеется, как прах; вышние натуры метафизиков ошиблись: они не поняли, что в основе эмпирии положено широкое начало, которое трудно пошатнуть идеализмом» (Герцен А.И. Сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1985, с. 225).

Автор этих слов был слишком критичен по отношению к самому себе. На самом деле его «Письма об изучении природы» — великолепный и весьма доступный источник философских знаний. Как И. Гердер и Г. Спенсер, русский мыслитель определял философию как синтетическую науку по отношению к частным наукам.

А.И. Герцен писал: «Философия есть единство частных наук; они втекают в неё, они — её питание; новому времени принадлежит воззрение, считающее философию отдельною от наук; это последнее убийственное произведение дуализма; это один из самых глубоких разрезов его скальпеля. В древнем мире беззаконной борьбы между философией и частными науками вовсе не было; она вышла рука об руку из Ионии и достигла своей апофеозы в Аристотеле» (там же, с. 228).

Уже этого отрывка из герценовских «Писем об изучении природы» достаточно, чтобы увидеть, что мечта А.С. Пушкина о создании метафического языка в России осуществилась в философских произведениях А.И. Герцена. Этому языку и сейчас надо учиться, учиться и учиться. Глубокое знание философии их автор совмещал с неподдельной темпераментностью. Его философский язык — великое достояние русской философской прозы.

Приведу ещё одну цитату из «Писем об изучении природы», наполненную эволюционными прозрениями: «Логический процесс есть единственное всеобщее средство человеческого понимания; природа не заключает в себе всего смысла своего — в этом её отличительный характер; именно мышление и дополняет, развивает его; природа только существование и отделяется, так сказать, от себя в сознании человеческом для того, чтоб понять своё бытие; мышление делает не чуждую добавку, а продолжает необходимое развитие, без которого вселенная не полна, — то самое развитие, которое начинается со стихийной борьбы, с химического сродства и оканчивается самопознающим мозгом человеческой головы» (там же, с. 232).

Во вполне эволюционном духе великий мыслитель писал в «Былом и думах»: «В дочеловеческой, в околочеловеческой природе нет ни ума, ни глупости, а необходимость условий, отношений и последствий. Ум мутно глядит в первый раз молочным взглядом животного, он медленно мужает, вырастает из своего ребячества, проходя стадной и семейной жизнию рода человеческого. Стремление пробиться куму из инстинкта — постоянно является вслед за сытостью и безопасностью; так что, в какую бы минуту мы ни остановили людское сожитие, мы поймаем его на этих усилиях достигнуть ума — из-под власти безумия. Пути вперёд не назначено, его надобно прокладывать; история, как поэма Ариоста, несётся зря, двадцатью эпизодами; бросаясь туда, сюда, с тем тревожным беспокойством, которое уже бесцельно волнует обезьяну и которого почти совсем нет у низших зверей, этих довольных животного царства» (Герцен А.И. Сочинения в 4 т. Т. 3. М.: Правда, 1988, с. 198).

Выходит, современное человечество находится на низком уровне своего «очеловления» (термин А.И. Герцена. — В.Д.) потому, что оно ещё не насытилось и не чувствует себя в безопасности. Как точно подмечено! Вот с таким человечеством и приходится жить по преимуществу.