Книга Мемуарески - Элла Венгерова

Сочинение, о коем речь, элегантно и без напряга доводит до нашего сведения множество исторических фактов, архивных документов, ценных сведений, цитат, отсылок, оценок, мнений и имен. Но самое удивительное впечатление производит его стилистика, мягкая, свободная, спокойная интонация, полное отсутствие клише и пафоса.

Привожу выходные данные: Марк Бент. Вертер, мученик мятежный… Биография одной книги. Челябинск. Издательский центр ЧелГУ, 1997, 221 с., илл. Библиография: 83 названия, литература на русском, немецком, французском, английском, итальянском и польском языках.

Всех благ.

P. S. Тираж 500 экземпляров, цена договорная, обложка мягкая, а бумага все-таки белая, и в наборе нет ошибок, и сверстано бережно и со вниманием к материалу. Челябинским студентам повезло с профессурой.

Mail, 1997

Штрален

Ну, привет, начнем по новой, как семейство? Все здоровы? Ты, значит, в Италии? А я сидела в Штралене.

Штралена на карте нет, потому что он маленький и через него не проходит железная дорога. Он вообще-то как бы деревня, но на самом деле город со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами и достижениями современной цивилизации плюс сельский пейзаж и развитие цветоводства, чистый воздух, дивный климат, роскошные шоссе и выложенные красной плиткой велосипедные дорожки, садишься на велосипед, почти не крутишь педалями, потому что местность ровная, и через пятнадцать минут ты в Голландии, там речка Маас, а на берегу Арсен — как бы деревня, но вообще-то город со всеми… См. выше. В Штралене такая кондитерская на рыночной площади, что туда из соседних городков приезжают по воскресеньям разодетые пожилые дамы, специально, чтобы отведать кусок торта и потом с гордостью рассказывать об этом приятельницам. В Штралене такие набожные горожане, что колокола местной католической церкви почти не умолкают с утра до вечера. В Штралене каждую субботу такая барахолка, что там за несколько марок можно купить любую бесполезную вещицу — от ручного зеркальца в стиле модерн до расшитого золотом восточного туалета (синие шаровары и блуза с поясом — не то неглиже, не то вечерний костюм, ясно, что штраленцы такого ни в жизнь не наденут). Там есть итальянское кафе-мороженое, швейцарский бутик, греческая закусочная, турецкий портной, французский магазин дорогого нижнего белья и немецкая мясная лавка, удостоенная почетного сертификата за качество и чистоту, там есть еще много-много чего, чего я даже не видела, а жителей там всего тысяч пять. И вот в этом-то раю имеется совсем уж потрясающее заведение под названием «Европейская коллегия переводчиков», они меня пригласили, выдали щедрую стипендию, поселили в своем светлом двухэтажном доме (полном книг, справочников и энциклопедий на всех языках) и сказали: работай, а больше от тебя ничего не требуется. Согласись, такого не бывает.

Я прожила там два месяца и до сих пор не могу поверить, что такое — бывает. Что человек моей-твоей профессии может работать без помех столько, сколько хочет, в человеческих условиях и в благоприятной профессиональной среде, нераздираемой дрязгами. Общий язык, конечно, немецкий. Там были коллеги из Норвегии, Дании, Польши, Венгрии, Голландии, Исландии, Чехии, Ливана, из Штатов и Канады, из Болгарии и Бельгии. Некоторые приезжали на несколько месяцев, некоторые на пару дней, кто-то жил на стипендию, кто-то на свои, по вечерам встречались на коммунальной кухне и подолгу разговаривали, исподволь сверяя менталитета, литературные пристрастия и системы ценностных ориентаций. На меня лично самое сильное впечатление произвел профессор Фуад Рифка, преподаватель постгегельянской философии в одном из университетов Бейрута, православный христианин, выполнивший новый полный перевод Ветхого Завета на арабский язык. Это легко написать, но представить себе этот титанический труд почти невозможно. У Лютера на это дело ушло двадцать пять лет, а Рифка справился за десять. Невероятно. Идея таких центров потихоньку-полегоньку утверждается в сознании некоторых заинтересованных государств, учреждений и лиц в Европе, и не только. Она представляется мне страшно хрупкой, нереальной, а между тем нечто подобное («Дом поэта») в свое время осуществил Максимилиан Волошин в Коктебеле, и было это чуть ли не сто лет назад, то есть Россия однажды уже изобрела этот велосипед. И ужасно хочется для нее немного дальновидности и широты и интереса к будущему развитию культуры и человечества, каковое развитие, судя по штраленским впечатлениям и контактам, конечно же лежит не в плоскости постмодерна, изрядно всем надоевшего (сколько можно паразитировать на классике?), но в движениях экуменических, экологических и ньюпросветительских.

Какие оно примет формы, кто ж его знает?

Пиши.

P. S. На Коровьей улице, 15, в г. Штралене, ФРГ, земля Рейн-Вестфалия, одновременно могут разместиться со всеми удобствами 30 переводчиков. И всю эту махину несут на своих плечах три человека: Клаус Биркенхауэр, Карин Хейнц и Регина Петерс. Опять же невероятно.

P. P. S. И Москва не разом строилась, и Европа. Люди бывают подчас анекдотически глупы в своих притязаниях на владение истиной. В доказательство приведу текст одного из моих штраленских переводов (конечно же из Хакса).

Процесс

На суде смотрелся плохо обвиняемый Собором, Хоть и был украшен череп папским головным убором. И предъявлен был Формозу обвинений список страшных, И защитником назначен был диакон из присяжных. Ведь когда святая церковь предъявляет обвиненье, Нужно выслушать защиту, чтобы вынести решенье. Выпятив гнилую челюсть, источая резкий запах, Ямами пустых глазниц на Собор взирает Папа, На парчовых стол сверканье и на черные сутаны, На преемника-истца — Папу Римского Стефана. Правда, некоторых братьев в этот день не досчитались, Все как есть формозианцы вдруг больными оказались. Говорит Стефан с амвона: «Предъявляю обвиненье. Ты святую церковь нашу ввел, Формоз, во искушенье. Признаешь ли, что покинул ты затем свое аббатство, Чтоб, каноны все нарушив, на престол Петра взобраться?» «Подзащитный вас не понял!» — честный дьякон восклицает. А Стефан на то с улыбкой: «Брат, меня он понимает». Тут вмешался в процедуру кайзер Ламберт из Италии: «Что за мелкие придирки, что за детские баталии! Ведь за этим негодяем есть вина куда страшнее! Почему он Рим высокий предал немцам без сраженья?» «Здесь, в Соборе, — молвит Папа, — утолит Господь печали. Император пусть молчит, мы вам слова не давали». И, любезно улыбаясь, Папа дальше речь ведет: «Ты был пастырем болгарским. Этот варварский народ Ты Мефодию с Кириллом столь позорно проиграл, Этим дьяволам с Афона! Понял ты, что я сказал?» «Подзащитный вас не понял!» — честный дьякон восклицает. «Брат, он все отлично понял», — мягко Папа возражает. Снова вскакивает с места император неуемный; Напряглись тугие жилы, и глаза сверкают гневно. «Наплевать на спор поповский и славянские шрифты! Про тирольского Арнульфа почему не спросишь ты? Ведь Формоз себе на помощь каринтийцев призывал, Чтобы дикий сброд альпийский стены Рима штурмовал!» «Вы дерзнули, — молвит Папа, — снова перебить меня. Попрошу не волноваться, соблюдать повестку дня». Но Ламберт уже завелся: «Братья, консулы, сенат! Кто, как не Формоз-предатель, в бедах Рима виноват? Рим с Италией в союзе стал бы мировой державой, Царство франков и тевтонов превзошел бы вечной славой! Рим мог заново родиться! А мерзавец что наделал? Он его убийцам-немцам, он его святошам предал. И хотя Арнульф был изгнан с каринтийцами своими, Много прихвостней Формоза до сих пор толкутся в Риме. А собор Петра святого? Прикрываясь словом Божьим, Сплошь немецкие шпионы там шныряют с постной рожей». Злобно хмыкнув, император речь сердитую прервал. Повторил серьезно Папа: «Я вам слова не давал. Лишь святая церковь смеет здесь вопросы задавать. Впредь прошу вас неуместных реплик с места избегать». И опять Формозу мягко: «Ну, скажи нам напрямик, О душе своей подумав, ты ведь архиеретик? Поделом лишен ты нынче, богохульник, всех отличий. Где твой посох? Где твой перстень? Где сиянье и величье? И отрублены три пальца топором без сожаленья, Дабы адских сил посланник не давал благословенья. И кто был рукоположен в сан тобою, окаянным, Потерял навеки право отпускать грехи мирянам И его получит снова лишь по нашему решенью. Мы тебя, твой труп смердящий, в Тибр швырнем без промедленья». Говорит Ламберт: «Прощенья я прошу, святой отец! Очень я разгорячился, не сдержался, как юнец». Тут же слово взял защитник: «Пусть Формоз и виноват, Но ведь много обстоятельств в нашу пользу говорят. Он в цитатах и иконах Сатану разоблачает, Говоря, что образ Божий самый тяжкий грех смягчает. И теперь всему Собору нужно вынести решенье: Виноват ли бывший Папа — или ложно обвиненье?»

Укрепив себя молитвой, все участники Собора Аргументы за и против выдвигали в жарких спорах. А потом единогласно и с учетом положенья Вынесли вердикт: «Виновен и достоин осужденья». Об одной лишь неувязке нам анналы говорят: Что Формоз успел скончаться девять месяцев назад. И задолго, о, задолго до Пришествия второго, С саркофага снявши крышку, труп из плена гробового, Из подвала по ступеням извлекли на белый свет. И не наш Спаситель в славе, а Собор в его составе Обвиняемому Папе повелел держать ответ. И процесс, как все процессы, протекал согласно норме, Разве только подсудимый был физически не в форме. Хоть и грубым было средство, впечатляет результат. Но, увы, в учебник права этот казус не включат.

Папа Формоз умер в 896 г., был судим и приговорен в 897 г. Так называемый Трупный собор считается началом политики, которая в истории католической церкви называется «господством свинства».