Книга Конан Дойл - Максим Чертанов

Рассказ «Последнее дело Холмса» примечателен также тем, что в нем впервые появился профессор Мориарти, великий и ужасный. Снова поиски прототипов – начиная с тех двух мальчиков, что учились в одном колледже с Артуром Дойлом. Литературоведы упорно отказывают беллетристам в умении творить людей посредством собственного воображения: все персонажи непременно должны быть с кого-то списаны. Был, например, в Лондоне некий Мориарти, который убил жену и о нем много писали в газетах... Сейчас общепринятым является мнение, что прототип Мориарти – человек по имени Адам Уорт, и Дойл, по утверждению холмсоведа Винсента Старрета, сам об этом говорил. Уорт родился в Штатах, был талантливым преступником, в 1870-х годах – отчасти из-за преследований со стороны агентства Пинкертона – переехал в Лондон и создал там целую уголовную империю, функционировавшую с точностью часового механизма. В 1893 году, когда Уорт был уже арестован и содержался в тюрьме, большую статью о его жизни и приключениях опубликовала «Пэлл-Мэлл газетт»; Дойл эту статью наверняка читал.

Однако поскольку Уорт никогда не был ученым, а Мориарти – математик и астроном, – существует версия, что его прототип – американский астроном Саймон Ньюкомб, известный дурным характером. Литературовед Валерий Ярхо, сопоставляя дореволюционные и советские переводы «Последнего дела Холмса», отметил, что в «Ниве» за 1898 год в абзаце, где излагается биография Мориарти, была фраза: «Высокое развитие не уничтожило в нем природных дурных наклонностей, но наоборот, дало им обширное применение, ни одно злодейство анархистов не обошлось без ученого содействия профессора Мориарти», и сделал вывод, что Мориарти на самом деле революционер-террорист, глава боевой организации анархистов. «Однако появление на страницах изданной в СССР книги „революционера с наследственным стремлением к злу“, мерзкого уродца с огромной головой и „повадками змеи“, было решительно невозможно». Убедительно, но вот только одна мелочь мешает: в подлиннике Дойла нет ни слова об анархистах. Советские переводчики иногда искажали тексты Дойла, но «Последнее дело Холмса» они переводили точно.

Шерлок Холмс подвел итог своей недолгой жизни: «Я принимал участие в тысяче с лишним дел и убежден, что никогда не злоупотреблял своим влиянием, помогая неправой стороне». Его предсмертная записка полна тихого достоинства и печали. Когда «Последнее дело Холмса» будет опубликовано в «Стрэнде», читатели встретят его страшным взрывом негодования. Конан Дойл скажет по этому поводу: «Я слышал, что многие даже рыдали, сам же я, боюсь, остался абсолютно холоден и лишь радовался возможности проявить себя в иных областях фантазии». Свободе он конечно же радовался, но. Флобер плакал над умирающей Эммой Бовари; можно ли поверить, что сентиментальнейший доктор Дойл, взахлеб рыдавший над «Ветераном 1815 года», не пролил у Рейхенбахского водопада совсем уж ни единой слезы? Всплакнул наверняка. Все будут плакать. Попробуйте на мгновение вообразить себе мир, в котором не существует «Собаки Баскервилей». Чтобы не заплакать, нужно иметь сердце из железа.

Глава вторая

ЗНАТНЫЙ ХОЛОСТЯК

«– Холмс, вот вы так любите прийти с улицы, помыть руки с мылом, выпить чашечку кофе и присесть у камина с трубочкой первоклассного турецкого табака. А представьте себе, что вдруг исчезнут мыло, кофе, табак! Как вы тогда будете жить?

– Ватсон, я вам уже говорил: мы никогда не поедем в Россию!»

Анекдот, пусть несмешной или дурацкий – верный спутник эпоса и мифа. «Всё дальше и дальше уходит Шерлок Холмс от своих первоначальных источников, – писал Корней Чуковский, – всё больше кипит и бурлит вокруг него мировое, соборное, стадное, массовое, хоровое творчество современного дикарского города. В основе происходит то самое, что было когда-то, когда творился и жил живой жизнью крестьянский народный эпос». Холмс стал архетипом, героем мифа, холмсиана – эпосом. Чуковский, кстати сказать, считал, что это плохо, как плоха массовая культура вообще. Давайте не будем здесь обсуждать, хороша или плоха массовая культура; она существует – это факт. Холмсиана стала ее частью, как клише, как штамп – это тоже факт, который вряд ли кто-то возьмется оспаривать. Нет, разумеется, есть много людей, которые считают, что, к примеру, патер Браун симпатичней Холмса, но это их оценка, а гигантский отрыв Холмса по популярности от своих соперников – статистический факт. Если кто-то все же сомневается, достаточно вспомнить о другом спутнике мифа – апокрифе: холмсиана породила и порождает множество продолжений, подражаний и подделок, едва поддающееся исчислению, а чтобы кто-то после Честертона сделал своим персонажем Брауна – такие случаи можно по пальцам перечесть. О том, что по всему миру существуют десятки холмсовских обществ и музеев, что люди по сей день пачками пишут Холмсу письма, что в его честь устанавливаются памятники, что книга рекордов Гиннесса называет его самым экранизируемым персонажем, даже говорить много не хочется – все это общеизвестно. Недавно 350 тысяч пользователей Интернета со всего мира выбрали 20 самых «знаковых» явлений, предметов и персонажей, олицетворяющих для них Англию: Шерлок Холмс вошел в этот список наряду с дубом и жареной рыбой. «Ни одному из современных героев, за исключением Шерлока Холмса, не удается выйти за пределы книги, подобно тому как, разбивая скорлупу, выбирается на свет цыпленок» – это сказал не кто иной, как Честертон.

Но почему Холмс стал мифом? Почему анекдотов про Шерлока Холмса сотни, а про Брауна или мисс Марпл их днем с огнем не сыщешь? Почему едва ли не каждый писатель, работавший в детективном жанре (и не только), счел своим долгом написать один-два рассказа, где Холмс является действующим лицом, и до сих пор такие рассказы пишутся, а с Пуаро или Мегрэ ничего подобного не происходит? Почему никто из сыщиков, придуманных позднее, с учетом опыта Холмса, не смог затмить его сумасшедшей славы? Почему Честертон, прямой конкурент и антагонист Дойла, сравнил Холмса с легендарным королем Артуром и признавал его «единственным литературным персонажем со времен Диккенса, который прочно вошел в жизнь и язык народа, став чем-то вроде Джона Буля или Санта-Клауса»? Почему, наконец, сериал «Приключения Шерлока Холмса» у нас показывают по телевизору чаще, чем «Иронию судьбы» и «Место встречи» вместе взятые? Этому вопросу посвящено такое количество исследований, что их совокупный объем тысячекратно превышает объем того, что написал о Холмсе сам Конан Дойл.

Холмсоведение – обширная, разветвленная наука. Было бы смешно и бессмысленно даже пытаться в одной главе небольшой биографической книжки сделать обзор холмсологических трудов и изложить основные постулаты холмсологии – это все равно что, рассказывая биографию Эйнштейна, «бегло изложить и быстренько проанализировать» науку физику. К тому же холмсология имеет к жизни и творчеству Дой-ла довольно опосредованное отношение. Какие трубки курил Холмс, какой головной убор он носил, где он родился и учился, какие актеры играли его роль, – все это для нас сейчас не имеет значения. Какие ошибки и неточности допускал Дойл в рассказах о Холмсе, какие литературные аллюзии вызывает тот или иной рассказ – на эту тему полным-полно специальной литературы, и для понимания нашего героя (не Холмса, а Дойла) это тоже не так важно. Давайте лучше сосредоточимся на одном вопросе, непосредственно характеризующем Дойла как литератора-профессионала. Каковы причины феноменального успеха его детища? Что-то он, как писатель, сделал особенное. Что?