Книга Скрипачка - Татьяна Бочарова

— Софья Тимофеевна, — Алька подошла к столу, — я должна поговорить с вами на одну не совсем приятную тему.

Кретова на секунду оторвалась от фотографий, непонимающе посмотрела на Алю и снова углубилась в просмотр.

— Софья Тимофеевна, — повторила Алька тверже, — вы знали, чем занимался ваш брат помимо оркестровых переложений?

— Я не понимаю, деточка, о чем вы? Он был великолепный дирижер, кому, как не вам, это знать?

— Вы не удивлялись, откуда у Павла Тимофеевича были такие огромные средства? Вы же знали приблизительно, во сколько ему обошлось строительство дачи, разве он никогда не говорил вам?

— Господь с вами! Я никогда не была у него на даче, и потом, Павел имел хорошие гонорары за выступления. Оркестр давно пользуется популярностью в Европе.

— Никаких гонораров не хватит, чтобы за каких-нибудь три-четыре года обставить дом антиквариатом и содержать молодую любовницу по высокому разряду. На это нужны дополнительные средства.

— Что вы имеете в виду? — Глаза Кретовой, и без того увеличенные выпуклыми очками, округлились.

— Павел Тимофеевич погиб не случайно, его убили.

— Зачем лишний раз напоминать о том, что я, к несчастью, хорошо знаю? — с укором произнесла Кретова, вытирая бегущие по щекам слезы. — Я не понимаю, чего вы добиваетесь!

— Вам ничего не известно, Софья Тимофеевна! Вы знаете только то, что вам сказали в милиции. Но это неправда — вашего брата убил совершенно другой человек. И сделал он это не потому, что был пьян и оскорблен, а потому, что ему велели убить дирижера Кретова.

Алька тут же пожалела о своих словах, потому что старушка вдруг широко хлебнула ртом воздух и стала сползать со стула на пол. Алька испугалась, что она потеряет сознание или ее хватит инфаркт вместе с инсультом. Она подхватила Кретову под руки, осторожно усадила ее обратно, сбегала на кухню, отыскала в шкафу корвалол, накапала в чашку.

Однако Софья Тимофеевна умирать не собиралась, хотя выглядела потрясенной и совсем больной.

— Вы должны мне объяснить ваши слова, — она твердо отодвинула поставленную перед ней чашку, — иначе я стану думать, что вы странная журналистка, заинтересованная вовсе не в том, чтобы написать правдивую и искреннюю статью о Павле, а собирающаяся опорочить моего брата.

— Вы правы, — Алька пододвинула стул, уселась рядом, — я не журналистка. Я скрипачка, просто скрипачка из оркестра Павла Тимофеевича. И я знаю: ему угрожали смертью за то, что он решил свернуть нелегальный бизнес, которым занимался последние годы.

— Это ложь, — неожиданно хладнокровно и спокойно произнесла Кретова. — Как вы можете утверждать такое?

— Софья Тимофеевна, послушайте меня! Да, у меня нет никаких доказательств тому, что я сейчас сказала, но, поверьте, все это правда! Ваш брат боялся человека по прозвищу Флейта. Именно этот человек и вставил в розетку кипятильник. Я прошу вас помочь — вспомните, говорил ли Павел Тимофеевич о своих страхах, делился ли с вами подозрениями, кто может скрываться за этой кличкой? Подумайте хорошенько, может быть, тогда нам удастся разоблачить настоящего убийцу вашего брата и вытащить того, кто в этом не виноват!

Алька перевела дух. Кретова медленно и молча качала головой, на губах ее играла гордая и презрительная улыбка. Она не верила ни одному Алькиному слову, не желала верить в то, что ее брат был мошенником, а не гением.

«Бесполезно, — отстукивало у Альки в голове. — Бесполезно! Все равно что бороться с ветряными мельницами. Неужели можно вот так говорить, кричать, вопить что есть силы — и тебя никто не услышит?»

— Ладно, — она поднялась со стула, — не хотите, как хотите. Я поеду к Зинаиде Ильиничне. Может, она окажется более благоразумной и милосердной.

— Зачем же вы приходили ко мне, позвольте спросить? — надменно поинтересовалась Кретова. — Ведь статью, как я понимаю, вы писать не собираетесь.

— За этим и приходила. — Алька рассеянно поглядела Кретовой через плечо. Альбом был раскрыт как раз в том месте, где была фотография Ленки, ее матери и Кретова. Именно та, что случайно приоткрыла Альке Ленкину тайну, которую та тщательно оберегала от всех.

Алька невольно задержала взгляд на снимке, и Софья Тимофеевна, заметив это, проговорила с неожиданной теплотой:

— Это было хорошее время в жизни Павлика. Он тогда развелся с первой женой, Настей, немного пожил у меня. А потом познакомился с ней. — Старушка указала на снимок. — Шурочка была очень славная женщина, непритязательная, ласковая. Из его женщин она мне нравилась больше всех. Кажется, и любила она его по-настоящему, но Павлик так и не расписался с ней.

Алька молча кивнула и пошла из комнаты.

— А это Лялечка, Шурочкина дочка, — настиг ее у двери голос Кретовой. — Ей здесь, наверное, лет тринадцать. Невероятно способный был ребенок, кончала музыкальную школу сразу по двум специальностям. Позже, кажется, она выбрала скрипку и даже стала музыкантом. Но настоящая ее страсть в детстве была флейта.

Что-то произошло с Алькиной головой. Нечто очень странное. В ней, как в видеоплеере, включенном на длительную перемотку, замелькали быстрые, сменяющие друг друга кадры. В ушах все звучал голос Кретовой, но слова, сказанные ею, имели какой-то другой порядок и повторялись, без конца повторились…

«…Лялечка… талантливый ребенок… по двум специальностям… ее душой была флейта… Лялечка… флейта…»

То, что давно уже было угадано Алькой, пусть смутно, несмело, но угадано, и то, что она с таким яростным упорством гнала из головы, теперь наступало на нее, безжалостно высвечивая в памяти события прошедшего месяца.

Заспанное, обалдевшее лицо Славки в номере владимирской гостиницы. «А где мы были с полдевятого до полдесятого?»… Ленка, тихо проскальзывающая в номер. «Если не возражаешь, я в ванную на минуточку»… Славка, голый по пояс, в синих штанах, только что проснувшийся, рассказывает им о том, что произошло с Кретовым… Белое от ужаса лицо Ленки, когда она узнаёт, что Рыбаков зашел в номер к дирижеру…

И снова, и опять: «…Лялечка… флейта…»

Не может быть! Не может быть!!

Но уже услужливо прокручиваются новые кадры. Квартира Вертуховой… Ленка, перебирающая кретовские рукописи… Фотография скрипки. «И сколько у него таких папок?» Поняла, конечно, поняла, что есть опасность обнаружить среди рукописей паспорта! Не уследила за Кретом, и тот привез их на дачу…

Сколько раз Ленка обманула ее, Альку? Один? Два? А может, и больше? А Алька ругала себя, кляла, что осмелилась подозревать лучшую подругу! Нет, не может быть!

Не может быть? А записки, появляющиеся сразу после их похождений? Никто за ними не следил! Зачем следить, если каждый Алькин шаг известен! «Пожалуйста, Лен, поедем со мной!» Ради бога! Нет проблем!

И все-таки не может быть! Ведь софит должен был упасть на них обеих! Не может быть, это просто бред, горячка больного воображения! Почему лопнула струна? Ведь она была совершенно новая, только что натянутая. Алька отлично знает, отчего могут внезапно лопнуть струны. Струны лопаются, если их подрезать! Откуда же пришла Альке помощь в последний момент? Кто подрезал ей струну, чтобы она ушла со своего места и софит пролетел мимо? Ленка? Нет, Алька точно помнит, что та перед репетицией все время сидела в буфете. Тогда кто же? Кто?