Книга Секрет моей матери - Никола Скотт

— Я говорю о доме… то есть о Хартленде. — Лицо Фиби вспыхнуло от волнения, и она сделала большой глоток кофе, пытаясь успокоиться. — Потребовалось время, чтобы найти его. В семидесятых там был большой пожар. Все сгорело дотла, и семья разъехалась по свету. — Она вынула из сумочки карту. — Вот, посмотри. Это недалеко от городка под названием Портхоллоу, всего в нескольких милях от побережья.

— Дом принадлежал Гарри?

— К сожалению, Гарри я не нашла, только семейство по фамилии Шоу, Джанет, Эйбл и Джон Шоу. Зато я обнаружила кое-что другое. О Эдди! — Фиби глубоко вздохнула, и ее глаза заблестели. — Помнишь сломанную рамку с фотографией? Я хотела заменить ее, вынула снимок, и прямо за ним…

Моя сестра протянула мне фотографию, чтобы я могла ее рассмотреть. На ней на фоне моря были запечатлены три человека, две девушки и молодой мужчина. В центре стояла моя юная мама, держа парня и девушку под руки и увлекая их назад, прочь от камеры. Она смеялась, как ребенок, которого подбросили в воздух. Молодой человек был высоким, пожалуй, немного старше ее, и темноволосым. Вторая девушка была полненькой, розовощекой. На ней была огромная шляпа. Их лица были немного размыты, но можно было понять, что девушка в шляпе милая и здравомыслящая. На ней было платье в цветочек, в руках — плетеная корзинка. Рот был приоткрыт. Она словно пыталась что-то сказать, возможно, успокоить остальных, а может, просто смеялась. Фотография дышала морем, солнцем и радостью. Я посмотрела на высокого юношу, а затем сосредоточилась на маминой улыбке, понимая, что утопаю в ее легкомыслии, чувствуя соленый ветер и слыша плеск волн у них за спиной.

Я нерешительно перевернула фотографию. Детским почерком моей матери там было написано: Тайдфорд Кросс, лето 1958.

— Вот. — Фиби указала на карту. — Смотри.

Я проследила за ее пальцем, который провел невидимую линию от Лондона на юг, пересек трассу М25, скользнул мимо Кроули, затем мимо маленьких пятнышек — Пис Поттеджа и Сайерс Коммона, спустился к Льюису и пошел дальше по побережью вдоль узкой дороги. За Льюисом находился Портхоллоу, а затем, ближе к Ла-Маншу, обнаружился крохотный крестик, нарисованный красной ручкой.

— Это Хартленд, — сказала Фиби.

Чуть ниже крестика, на самом краю ярко-синей полосы, обозначавшей Ла-Манш, виднелась маленькая точечка, пятнышко на карте, под названием Тайдфорд Кросс. Я снова посмотрела на фотографию, на это море и улыбки, затем на карту, и перевела взгляд на Фиби. Она энергично кивала, глядя на снимок, ее глаза сияли.

— Разве ты не видишь? — спросила она. — Записка написана прямо там, — она ткнула пальцем в фотографию, — в Хартленде в начале 1960 года. Наша мать и этот мужчина были в Тайдфорд Кроссе, здесь, летом 1958 года. Это наверняка имеет какое-то отношение к нам. И не кажется ли тебе, что это может быть Гарри?

Гарри? Я была так занята разглядыванием маминого изображения, что не сразу связала эти два факта.

— Не знаю, Фиби. Этот снимок сделан за два года до нашего рождения. Это может быть кто угодно…

Моя сестра посмотрела на меня. В ее взгляде читалось легкое разочарование. Она забрала фотографию.

— Почему ты отвергаешь мою версию? Мне кажется, что это может быть Гарри. Разве ты не видишь, что я немного на него похожа?

Я вгляделась в размытое лицо мужчины.

— Что ж, он высок, — неохотно признала я. — Но в остальном… я не уверена, Фиби, честное слово.

— Мы должны туда поехать, — отрезала она, не слушая меня. — До вторника я свободна. Мы можем отправиться в путь завтра — просто сесть на идущий к побережью поезд, как это сделала наша мама сорок лет назад.

— О, я не могу, Фиби, — ответила я. — Мой отец… Он нуждается в моей помощи.

— Мы же можем выяснить там что-то еще! — Фиби задумчиво постучала пальцем по фотографии. — Есть поезд, который идет до Портхоллоу, я смотрела, он отправляется завтра в восемь семнадцать с вокзала Виктория, а потом мы пересядем на автобус до Тайдфорд Кросса.

Я нерешительно покусывала губы, и сестра вложила фотографию мне в руки.

— Давай я съезжу на разведку, а когда вернусь, поговорим, ладно? — Фиби улыбнулась, подхватила коробку с пирожными и скрылась за дверью.

Вернувшись в кухню, я долго стояла у рабочего стола, глядя на фотографию, которую прислонила к куче мисок: смеющаяся мама и двое ее друзей в чудесный солнечный день у моря. Положив руки на столешницу из нержавеющей стали, я чувствовала, как прохлада проникает в кончики моих пальцев и, поднявшись по рукам и плечам, остужает раскрасневшиеся щеки. Мамино лицо на фотографии сияло. Она была такой молодой и даже не догадывалась, что ей предстоит пережить… А затем строгий человек по имени Джордж Холлоуэй заставил эту счастливую восторженную девушку отказаться от нас с Фиби. Я представила себе, как он запихивает свою беременную дочь в старомодный автомобиль и вручает ее накрахмаленным «Милосердным сестрам». Представила, как он идет по больничным коридорам, разыскивая доктора Миллера, и требует, чтобы тот нашел подходящих родителей для каждой из нас. Мама винила его за это, винила так сильно, что полностью вычеркнула из своей жизни.

Постепенно мое настроение начало портиться. Одного я так и не смогла понять: почему мама винила во всем случившемся и меня. Почему она не вернулась за Фиби и почему не любила меня, ведь это было все, что у нее осталось? Почему она не баловала меня, не поддерживала все эти четыре десятилетия, которые мы провели вместе? Почему была так нетерпелива, так раздражалась из-за того, что я недостаточно сильная, недостаточно решительная и вообще недостаточно хорошая?

Потому что я была всего лишь половинкой, и эта половинка досталась ей слишком дорогой ценой. Наши отношения были для нее тяжелым грузом и отдавали горечью. Я потерла шею, пытаясь расслабиться. Теперь катание на этих дурацких горках приобретало иной смысл. Каждый раз, закрывая двери кабинки, мама оставляла нас и вырывалась на свободу. В уголке ее рта появлялась нетерпеливая складка. Мама действительно хотела освободиться — от прошлого и, соответственно, от меня, ведь я всегда была для нее напоминанием о тех событиях. Почему-то моя решительная талантливая мать оказалась недостаточно сильной для того, чтобы сразиться со своим прошлым за любовь ко мне.

Я снова посмотрела на счастливую смеющуюся девушку и с отчаянием, от которого едва не задохнулась, захотела поговорить с ней, связаться с ней до того, как все пошло не так.

— Милая, ты здесь! А где ты была все это время?

Я подняла голову и увидела, как на пороге кухни материализовалась Грейс, державшая в руках поднос с миниатюрными сабле[25] в маленьких красно-белых коробках.

— Ходила пообедать, а потом… э… заглянула на минутку в магазин. — Я спрятала фотографию в задний карман.

— В таком виде? — Грейс погрозила мне пальцем. — Сделай одолжение, дорогуша, пользуйся черным ходом, если ты без униформы. Покупателям не очень нравится, когда шеф-кондитер входит с улицы.