Книга Группа крови - Андрей Воронин

На мясистой физиономии Матвея на миг появилось выражение тупого недоумения, но тут же исчезло, сменившись почти комичной серьезностью. Матвей солидно кивнул.

– Если разобраться, – продолжал Барабан, – так ты ни в чем не виноват. Ты же был не в курсе, что капуста фальшивая. С этими козлами, которые тебя так развели, мы сами потолкуем. Они нам все отдадут – и за тебя, и за Пистона, и за хлопоты.

А ты, как отдохнешь немного, приходи. Подыщем тебе местечко, чтобы и тебе навар, и нам шерсти клок.

А что мы тебя чуток помяли, не обижайся, ладно?

Работа у нас такая. Все на бегу, все в спешке, с хорошим человеком по-человечески поговорить некогда™ Не обиделся?

– А-к… А-пс… Да как можно? – пробормотал окончательно потерявший связь с реальностью Леха. – Какие обиды, в натуре? Я же все понимаю. С-спасибо, Сергей Иванович…

– Кстати, – уже стоя в дверях, сказал Барабан, – моего папу звали не Иваном, а Николаем. Николаем Петровичем, ясно?

– Ясно, – сказал Леха. – Из-звините, Сергей Петрович.., то есть Николаевич.

Когда непрошеные гости ушли, Леха-Лоха осторожно выбрался из ванны. Он все еще не верил своему счастью. «Неужели жив? И не просто жив, а свободен! Долг списан, все прощено и забыто… Ну, Мышляев, с холодным злорадством подумал Леха. Ну, сучий потрох, теперь держись! Мало тебе не покажется. Барабан – парень реальный, шутить не станет. Перед ним ты боссом выставляться не будешь, кишка у тебя для этого тонка».

Леха подобрал с пола полотенце, которым Матвей собирал воду со своей одежды и ботинок, и рассеянно вытерся. Он с удивлением обнаружил, что посещение Барабана и его свиты не оставило на его теле ни единого синяка, если не считать неглубокой ссадины на правом локте, которую он, скорее всего, заработал, барахтаясь в ванне. Сквозняк из открытой входной двери неприятно холодил влажную кожу. Леха обмотал бедра полотенцем и босиком пошлепал в прихожую.

Как только он протянул руку, чтобы запереть дверь, та вдруг снова распахнулась. На пороге стоял Матвей.

– Извини, братан, – сказал он. – Я тут кое-что забыл.

«Нет проблем», – хотел сказать Леха-Лоха, но не успел. Матвей поднял пистолет с глушителем и выстрелил. Когда Леха упал, он выстрелил еще раз – в голову.

Изготовление фальшивых денег было серьезным делом, а Барабан считал себя серьезным человеком и, как серьезный человек, не хотел оглядываться на такую мелочь, как Леха Лопатин по прозвищу Леха-Лоха.

Глава 14Подстава

Обычно Шкабров спал чутко, но на этот раз его разбудил только стук в дверь. Собственно, это был даже не стук как таковой, а один-единственный удар – сильный и раздраженный. Абзац понял, что это дядя Федя вернулся из ежедневного похода за кефиром и выражает подобным образом свое неудовольствие по поводу тяжелого финансового положения, в котором оказался по вине квартиранта.

Абзац потянулся, скрипнув старыми пружинами кровати, и рывком сел, сбросив на пол ноги в носках.

Спал он, не раздеваясь, совсем как в те времена, когда алкоголь, этот неразлучный и коварный друг, валил его, бывало, с ног в самое неподходящее время, не дав даже стащить с себя брюки.

Шкабров зевнул и ожесточенно почесал затылок.

Новости какие-то, подумал он с легким недоумением. С чего это я завалился спать в середине дня? Да еще так крепко закемарил… И ведь не пил как будто… Оказывается, благополучие расслабляет. Вернее, не благополучие как таковое, а возвращение к относительно спокойной жизни после долгого периода нищеты и бедствий. Чувствуешь себя так, будто вернулся с войны. Не мудрено, что начинает клонить в сон!

Он немного посидел на кровати, слушая, как дядя Федя бродит по квартире, шаркая ногами, и чем-то бренчит в ванной. Надо было купить старику пол-литра, подумал он с легким раскаянием. Пускай бы тоже порадовался. Впрочем, сейчас мы отдадим ему деньги, а бутылку он купит сам, и радости будет ничуть не меньше. Даже больше, пожалуй. Предвкушать удовольствие – тоже удовольствие…

Он сунул ноги в ботинки и затянул шнурки. Господи, подумал он с тоской, до чего же надоело день-деньской ходить в этих кандалах! Тапочки, что ли, купить?

Деньги лежали на месте. Абзац на ощупь отделил от пачки две купюры и сунул их в задний карман джинсов. Чтобы окончательно проснуться, он закурил, после чего отодвинул засов и вышел в прихожую.

Свет в прихожей не горел, и Абзац сразу вспомнил, что лампочка перегорела еще пару дней назад.

Дверь ванной была приоткрыта, и из нее на грязноватый дощатый пол падала расширяющаяся полоса электрического света. Там, в ванной, что-то брякало, потом скрипнул вентиль старого крана и зажурчала вода. Абзац еще раз потянулся, хрустнув суставами, и вдруг замер в позе распятого, чутко принюхиваясь к какому-то новому, очень знакомому запаху, который неожиданно возник в прихожей, забивая кислую вонь позавчерашних щей и старого, сто лет не стираного тряпья.

Определив, наконец, чем пахнет, Абзац досадливо поморщился и решительно двинулся к ванной, чтобы пресечь безобразие. Чертов старый алкаш добрался-таки до стоявшего на туалетной полочке французского одеколона. Это вполне предсказуемое, в общем-то, событие служило неопровержимым доказательством сразу двух утверждений: во-первых, того, что разум не всегда способен одержать верх над слепыми инстинктами, а во-вторых, что вещи, которыми ты хоть немного дорожишь, лучше хранить подальше от посторонних глаз. Короче говоря, подальше положишь – поближе возьмешь…

Старое раздражение всколыхнулось в душе Абзаца мутной волной. Какого черта, в самом-то деле?

Почему он, Олег Шкабров, должен держаться из последних сил, когда у него более чем достаточно причин для настоящего запоя, в то время как старый алкаш неспособен потерпеть пять минут? Все-таки верно что бывших алкоголиков и бывших наркоманов в природе не существует. Алкоголики и наркоманы – это всегда алкоголики и всегда наркоманы, просто одни из них держат себя в руках, а другие нет. Настолько не держат, что воруют и пьют чужой одеколон…

Он рывком распахнул дверь ванной и с первого взгляда понял, что опоздал. Дядя Федя, красный, как свекла, со слезящимися мутными глазами и надутыми щеками, стоял над раковиной с пустым стаканчиком для зубных щеток в руке и, судя по его виду, прилагал мучительные усилия, пытаясь удержать дорогую французскую косметику в себе. Вид этого старого, насквозь проспиртованного животного окончательно вывел Абзаца из равновесия, и он с подобающей случаю вежливостью поинтересовался:

– Ты что это делаешь, старый козел?!

Дядя Федя поперхнулся от неожиданности и закашлялся, брызгая во все стороны благоухающей одеколоном слюной. Абзац отступил от него на шаг и усиленно задымил сигаретой, чтобы забить одеколонный аромат, который в таком контексте казался хуже любой вони. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не засветить дяде Феде в глаз. В то же время где-то на задворках его сознания притаился бесстрастный наблюдатель, который четко фиксировал и беспристрастно оценивал все его слова и мысли.