Книга Дело всей жизни. Неопубликованное - Александр Василевский

С утра 18 мая обстановка для наших войск на Барвенковском выступе продолжала резко ухудшаться, о чем я прежде всего доложил Верховному. Часов в 18 или 19 того же дня мне позвонил член военного совета Юго-Западного направления Н. С. Хрущев. Он кратко проинформировал меня об обстановке на Барвенковском выступе, сообщил, что И. В. Сталин отклонил их предложения о немедленном прекращении наступления, и попросил меня еще раз доложить Верховному об этой их просьбе. Я ответил, что уже не однажды пытался убедить Верховного в этом и что, ссылаясь как раз на противоположные донесения военного совета Юго-Западного направления, Сталин отклонил мои предложения. Поэтому я порекомендовал Н. С. Хрущеву, как члену Политбюро ЦК, обратиться непосредственно к Верховному. Вскоре Хрущев сообщил мне, что разговор с Верховным через Г. М. Маленкова состоялся, что тот подтвердил распоряжение о продолжении наступления.

19 мая ударная группировка противника, действовавшая на Барвенковском выступе, вышла в тыл советским войскам, и только тогда Тимошенко отдал, наконец, приказ прекратить дальнейшее наступление на Харьков и использовать основные силы нашей ударной группировки для ликвидации прорыва и восстановления положения в полосе 9-й армии. Верховный утвердил это решение. Но, к сожалению, состоялось оно слишком поздно: три армии Южного и Юго-Западного фронтов понесли тяжелые потери. Погибли в неравном бою командарм-57 генерал-лейтенант К. П. Подлас, начальник штаба генерал-майор А. Ф. Анисов, член военного совета бригадный комиссар А. И. Попенко, командарм-6 генерал-лейтенант А. М. Городнянский, член военного совета бригадный комиссар А. И. Власов, командующий армейской группой генерал-майор Л. В. Бобкин и заместитель командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко. Из окружения сумела выйти лишь меньшая часть нашей ударной группировки во главе с членом военного совета этого фронта дивизионным комиссаром К. А. Гуровым и начальником штаба 6-й армии А. Г. Батюней. В середине июня Юго-Западный фронт был вынужден еще дважды отступать и отойти за реку Оскол. В результате этих неудач и обстановка, и соотношение сил на юге резко изменились в пользу противника. Изменились, как видим, именно там, где немцы наметили свое летнее наступление. Это и обеспечило им успех прорыва к Сталинграду и на Кавказ.

Я пишу все это не для того, чтобы в какой-то степени оправдать руководство Генштаба. Вина ложится и на его руководителей, так как они не оказали помощи Юго-Западному направлению. Пусть нас отстранили от участия в ней. Но и это не снимало с нас ответственности: мы могли организовать хотя бы отвлекающие удары на соседних направлениях, своевременно подать фронту резервы и средства, находившиеся в распоряжении советского командования.

Неудача постигла нас, как это видно из главы о битве за Ленинград, и на северо-западе.

Кончался первый год войны. Его итоги, особенно апрельско-июньские события, не радовали советское командование. Однако главные испытания были впереди. Предстояли Сталинградская битва и борьба за Кавказ. Там, на юге, ситуация осложнялась с каждым днем. Сосредоточив около 90 дивизий и овладев боевой инициативой, фашисты рвались к среднему и нижнему течению Дона. В этой обстановке ЦК партии 12 июня принял решение о коренном улучшении партийно-политической работы в войсках. При Главном политическом управлении, политуправлениях фронтов и политотделах армий были созданы коллективы агитаторов, при ГлавПУРе образовали совет военно-политической пропаганды.

В мае 1942 года Б. М. Шапошников по настоянию врачей обратился в Государственный Комитет Обороны с просьбой перевести его на менее ответственную и более спокойную работу. Просьба его была удовлетворена. Ему, как заместителю наркома обороны, поручили наблюдение за деятельностью военных академий и организацию разработки новых наставлений и уставов, обязав его при этом уделять работе не больше пяти-шести часов в сутки, строго выполняя все предписания врачей. В дальнейшем он был назначен начальником Академии Генштаба.

В течение мая и июня И. В. Сталин неоднократно обращался ко мне от имени Ставки ВГК с предложениями полностью принять на себя обязанности начальника Генерального штаба. Одна из бесед на эту тему, помню, велась в Ставке в присутствии командования Юго-Западного направления – С. К. Тимошенко, Н. С. Хрущева и И. X. Баграмяна при рассмотрении И. В. Сталиным их предложения о проведении Барвенковско-Харьковской операции. Воздушная тревога прервала нашу беседу, которая велась в кремлевском кабинете Сталина, и мы вынуждены были спуститься в убежище. Здесь Сталин после обсуждения основной темы сообщил, что Ставка занята сейчас в связи с серьезным заболеванием Б. М. Шапошникова подысканием кандидата на занимаемый им пост. Ставка считает, заявил он, что, по ее мнению, на эту должность подошел бы давно работающий в Генштабе Василевский, но он категорически отказывается от этого. Сталин спросил мнение по моей кандидатуре у присутствующих. Первым, насколько я помню, высказался И. X. Баграмян, предложив назначить на эту должность С. К. Тимошенко, работавшего в Наркомате обороны и отлично знавшего роль и содержание работы Генерального штаба. С. К. Тимошенко, отклонив это предложение, в свою очередь рекомендовал на эту должность Ф. И. Голикова, как отличного, по его мнению, военачальника и политработника.

И. В. Сталин вновь остановился на моей кандидатуре. Я, как и всякий раз при подобных разговорах, просил этого не делать. Я отказывался от этого назначения потому, что искренне считал себя не подготовленным для этой роли, тем более в условиях той сложной военной обстановки. Наблюдая в течение ряда лет за работой Б. М. Шапошникова и некоторых других военачальников, я отлично понимал, что подбор кандидата на должность начальника Генерального штаба является исключительно серьезной проблемой и что далеко не каждый, даже более подготовленный и опытный военачальник, чем я, может с ней справиться. Я считал, что начальник советского Генштаба обязан обладать не только глубокими военными знаниями, боевым опытом, критическим умом, но и рядом других специфических качеств. Он должен быть военачальником, пользующимся высоким авторитетом в Вооруженных Силах и стране, безусловно, с сильной волей и, в то же время, способным постоянно и во всех случаях проявлять выдержку, спокойствие и разумную гибкость в руководстве огромным и столь ответственным, разнохарактерным коллективом, каким является Генеральный штаб, и в то же время иметь и дипломатические способности.

Несмотря на все мои, казалось бы, столь настойчивые и убедительные просьбы, 26 июня 1942 года приказом Ставки я был утвержден в должности начальника Генерального штаба. В связи с этим назначением сохранился в памяти такой эпизод. В конце мая после того, как был объявлен приказ НКО об освобождении Б. М. Шапошникова по болезни от должности начальника Генштаба и о назначении его заместителем наркома обороны и приказ о временном возложении на меня обязанностей начальника Генштаба, при одном из моих докладов И. В. Сталину в присутствии некоторых из членов Политбюро, в том числе В. М. Молотова, И. В. Сталин неожиданно для меня спросил, знаю ли я работника Академии Генштаба генерал-майора Исаева. Я ответил, что знаю, но недостаточно. Первая моя встреча и знакомство с ним у меня произошли в 1935 году на одной из полевых поездок в Белоруссию, когда он являлся посредником при оперативном отделе одной из армий, участвовавшей в учениях. Тогда он произвел на меня впечатление, правда, несколько излишне придирчивого, но в целом вполне подготовленного в оперативном отношении штабного работника. Впоследствии мы встречались с ним в 1936 году как однокурсники Академии Генерального штаба, но занимались в различных учебных группах, так что по академии я ничего нового о нем добавить не смог.