Книга Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл

– Идиоты, – ругаюсь я.

– Да, их вокруг хватает, – поддакивает Биб. – О ком именно речь?

– О тех, что в банке работают. Они взяли и перевели на счет моего издателя в два раза больше, чем издатель закинул на счет мне.

– Не это ли зовется «изданием ради тщеславия»[10]?

Эта ее ремарка так живо напоминает мне о нападках Двусмешника, что на краткий безумный миг меня одолевает искушение узнать, что он успел наговорить обо мне, пока я был в «Золотой чаше».

– Нет, – говорю я, отключая мобильный браузер. – Это зовется некомпетентностью. Или неумением. Или неловкостью. Вот от чего страдают люди, у которых руки растут из жопы.

Биб тихо выдыхает сквозь зубы.

– Я бы не стал говорить такие вещи в адрес банка, – советует Уоррен.

Я жду, когда сообщение закончится и призовет меня к выбору дальнейшей операции. Наконец меня связывают с оператором – попутно уверяя, что мое мнение очень важно для банка и что не стоит класть трубку из-за того, что «наш сотрудник в настоящее время занят где-то еще». Этот нехитрый текст повторяется так часто, что начинает смахивать на колыбельную, но тут чуть менее автоматический голос произносит:

– Говорит Тэсс. Могу я узнать ваше имя?

– Вы уже знаете куда больше. Саймон Ли Шевиц, – я сообщаю ей номер счета, код банка и дату моего рождения, а также девичью фамилию своей матери и получателя постоянного платежного поручения с моего текущего счета. Когда меня спрашивают о сумме, я срываюсь.

– Слушайте, я не знаю. У моей головы, знаете ли, есть предел вместимости. Поверьте, не будь я тем, кем называюсь, я бы так сейчас не злился.

– И как же я могу помочь вам, мистер Ли Шениц? – уточняет Тэсс.

Она взаправду назвала меня «лишенцем» – или всему виной проблемы со связью?

– Ли Шевиц! – поправляю я, распаляясь пуще прежнего. – Вы списали с моего счета гребаную кучу денег и отправили все в ИЛУ, издательство Лондонского университета. Можете сказать, с какой стати?

Молчание могло бы служить признанием вины, но тут она говорит:

– Скорее всего, мы получили распоряжение.

– Я его не давал. От кого?

Связь с Тэсс ухудшается – фрагменты тишины перебиваются кусками ее ответа:

– Не похо… чтобы… ыла какая-ниб… ошибка, мистер Л… евиц.

– Вы куда-то пропадете! Ладно, а если я уверен, что ошибка есть, что прикажете делать?

– Ош… ки возмож… ы всегда. Если вы напи… те запрос…

– Пришлю вам по электронной почте – так будет быстрее всего. Ошибка есть, все так, и с ней нужно разобраться прямо сейчас.

– П… жалуй… ставайтесь на лин… пока я свя…

Похоже, она консультируется с кем-то рангом повыше. За последним обрывком ее голоса следует Моцарт в синтезаторной обработке – музыка, веселость которой, как по мне, менее чем уместна. Неполадки со связью рвут ее на случайные аккорды, и я отстраняю трубку от уха до тех пор, пока вновь не появляется Тэсс.

– Мы уст… ним непола… с вашим счет… запрос… напиш… завтра.

– Ой, да неужели! – я выдыхаю. – Спасибо за помощь. Напишу завтра, хорошо. – Мы катим по Хаммерсмит, и я возвращаю трубку Биб со словами: – Со связью беда. Или батарея подыхает. Еле-еле уловил, что мне сказали.

Забирая телефон, она всячески избегает прикосновений к моим пальцам.

– В остальном все хорошо, не так ли?

– В общем и целом – да. Вы, правда, говорите так, будто что-то должно быть плохо.

– Охрана часто выдворяет тебя из аэропортов?

– Меня просто провели через таможню без задержки. Я привлек к себе внимание только потому, что обработчик повредил мой багаж. Они решили на всякий случай просмотреть мои вещи.

– Мы ждали несколько часов по просьбе Натали, – еще более обвиняющим тоном Биб спрашивает: – Что они сказали тебе?

– Что-то про плохо налаженную работу аэропорта. Ничего такого, что касалось бы непосредственно меня.

– Ты у нас, похоже, самый белый и пушистый, – бормочет Уоррен.

– Мы подумали, что тебя задержали потому, что ты пытался протащить через границу что-то запрещенное, – говорит Биб, внимательно ловя мой взгляд в зеркале заднего вида.

– Запрещенное?

– Наркотики, к примеру. Нам известно, что ты был в Амстердаме.

– Я там оказался случайно.

– Белый и пушистый, – покачивая головой, повторяет Уоррен. – Просто тебя куда-то постоянно заносит, и ты не можешь предугадать, что произойдет, когда ты там оказываешься.

– Это меня заносит? – возражаю я, хотя с оглядкой на недавнюю ситуацию его слова попадают точно в цель. – Вы что, всерьез думаете, что я настолько глуп, что потащу дурь из Амстердама в Лондон?

Супруги Хэллоран хранят молчание до самого угла Гайд-парка. Они чем-то озабочены. Я тоже в раздумьях, оглядываю свежие скудные заносы – разве кому-то могло прийти в голову закрыть из-за такой ерунды аэропорт? Когда мы проезжаем Пикадилли, я собираюсь задать вопрос вслух, но Уоррен преподносит очередной сюрприз:

– Что еще ты собираешься от нас утаить?

– А что еще у вас на меня есть? – парирую я.

На этот раз пауза длится до самой Трафальгарской площади, с которой в бесцветное небо с бесцветной земли взмывают столь же бесцветные стайки голубей.

– Как ты попал в Голливуд? – вдруг продолжает допрос Уоррен.

– Ну, это был не совсем Голливуд. Это…

– Мы знаем, – обрывает меня Биб, и огни вдоль Стрэнда[11] придают ее очам пронзительный блеск.

– Это был архив фильмов. Весьма полезный. Я привез много идей.

– Может, лучше оставить их при себе.

Я пытаюсь как-то перевести это на человеческий, а Уоррен тем временем продолжает напирать:

– И какое у тебя мнение об этом режиссере?

– Ну, он оказал мне теплый прием.

– Он, — эхом повторяет Биб. – Как ее зовут?

Так вот в чем все дело. Они как-то прознали про пол Вилли.

– Ее зовут Вильгельмина, ну да, – пожимаю я плечами. Флит-стрит встречает нас ансамблем газетных киосков, и мне потихоньку начинает казаться, что я под следствием. – Вильгельмина Харт.

– Итак, ее зовут Вильгельмина Харт, – загибает Биб пальцы, – ты не признался в этом сразу и пробыл у нее неделю.