Книга Три королевских слова - Агата Бариста

Но Кайлеан сказал, что пыль — отличный строительный материал для эфемерных конструкций, она ему пригодится, а библиотека не подойдет, потому что в случае возникновения каких-либо осложнений книги могут пострадать или — что еще хуже — может срезонировать заключенная в них магия, и тогда вообще все пойдет наперекосяк.

Я взглянула на потолок.

— А если люстра пострадает? Вон она какая большая, небось, хрустальная.

— Ну и шут с ней, с люстрой. Если что, у нас будет ужин при свечах.

— Хочу, хочу ужин при свечах, — запрыгала я в предвкушении. — Давайте сразу разобьем люстру, чтоб были свечи, а еще давайте закажем пиццу без теста, суши без риса, седло барашка без седла и бочонок валерьянки.

— Нет, все-таки вы буйная по праздникам, — констатировал Кайлеан, выставил меня в коридор и велел спокойно ждать.

Спокойно ждать я не могла. Я бегала по коридору туда-сюда и возбужденно мяукала.

— Данимира Андреевна, прекратите голосить, — транслировал Кайлеан из-за двери. — Вы мешаете мне сосредоточиться.

— Простите, Кайлеан Георгиевич, — отвечала я, — в минуты душевного волнения кошачья физиология берет надо мною верх. Мя-а-а-у!.. А скоро уже?

— Ждите.

Немного побегав по коридору туда-сюда, я снова спросила:

— Скоро?

— Ждите.

— Мя-а-а-у!..

Я спрашивала еще несколько раз, и каждый раз получала в ответ неизменно ровное «ждите».

Наконец Кайлеан отворил дверь. Я галопом ринулась в комнату, едва не сбив демона с ног.

— О-о-о-о-о… — потрясенно сказала я, затормозив на середине комнаты и задрав голову.

Ель занимала чуть ли не четверть помещения, доходила вершиной до самого потолка и сама по себе светилась так, что никакого освещения больше не было нужно. Разумеется, кайлеановская елка походила на традиционную весьма относительно, но она сразу же привела меня в полный восторг.

Золотисто-зеленая полупрозрачная дымка была заключена в невидимые границы, образовывавшие конус. Внутри, среди взвеси сияющих пылинок, неспешно, по спирали, передвигались необыкновенные игрушки — сверкающие хрустальные яблочки, распустившиеся аметистовые розы, золотые рыбки-вуалехвосты, серебряные птицы, которые при более внимательном взгляде оказались миниатюрными дракончиками.

— О-о-о-о-о… — снова изрекла я, потому что не могла подобрать слов.

Там были и другие дракончики — изумрудные, наверное, морские, потому что они были бескрылыми, длинными и передвигались нырками. Порхали перламутровые стрекозы и радужные бабочки — их крылья напоминали витражи от Тиффани, — мелодично позванивали зеркальные колокольчики, кружились снежинки и какие-то непонятные ажурные завитушки, блистающие волны пробегали по спирали и исчезали, чтобы возродиться и вновь начать движение снизу вверх…

Все было чудесно.

— Вы не могли этого сотворить. — Я повернулась и недоверчиво посмотрела на Кайлеана. — Рыбки, птички, бабочки… Совершенно не в вашем стиле.

Он присел на корточки рядом.

— Вам не нравится?

— Да нет же, очень нравится! Просто все такое… неожиданно… милое… романтичное…

Кайлеан прервал мой лепет:

— Естественно, все именно такое, это же для вас. Самому себе я не делаю милых и романтичных подарков. Рад, что вам пришлось по вкусу. Значит, мой главный новогодний подарок порадует вас еще больше.

Я огляделась. Но нигде не увидела ничего напоминающего пресловутый подарок — ни коробки, ни свертка, ничего похожего.

— А где он?

— Он там, внутри елки, в самой середине. Зайдите и увидите.

Пылевая дымка сгущалась в центре до искрящейся зеленой непрозрачности и надежно скрывала сердцевину конуса.

…После напряженной паузы я сказала:

— У нас вообще-то кладут подарок под елку, а не в елку.

— А у нас куда надо, туда и кладут, — сообщил Кайлеан. — Ступайте же. — Он положил ладонь на мою холку и легонько подтолкнул в нужную сторону.

Когда он дотронулся до меня, я вдруг уловила его настрой так же отчетливо, как если бы он сам рассказал мне. Это было похоже на мгновенное познание сути чужой души, и сейчас суть Кайлеана была такова: стрела на натянутой тетиве — в ожидании полета к ясно видимой цели.

Именно сейчас должно было произойти то, что Кайлеан планировал много дней. Я знала, и он знал, что я знала.

Кайлеан стремительно встал.

— Марш за подарком, Данимира Андреевна! — теперь уже без обиняков рыкнул демон искаженным низким голосом. В его зрачках вновь разгорались угли.

Я послушалась его без лишних препирательств. Было что-то такое в Кайлеане Карагиллейне Третьем, что не позволяло отказываться от его предложений, — то ли могучая королевская харизма, то ли умение испепелять несогласных.

— Со спецэффектами поаккуратнее, Кайлеан Георгиевич, — кротко сказала я и зашла в конус.

…Внутреннее пространство, наполненное крошечными искорками, оказалось безразмерным — границ не было, и только далеко впереди посверкивал зеленый столб, обозначая середину конструкции. Мимо, помахивая пышным хвостом, проплыла стайка рыб, ее обогнала стрекочущая крыльями стрекоза. Я запоздало подпрыгнула и замахала лапами, но рыбки, синхронно вильнув, переместились намного выше, а стрекоза уже скрылась из виду. Хрустальное яблочко, которое я почти смогла ухватить, в последний миг выскользнуло из лап и, сверкнув граненым бочком, тоже поднялось на недосягаемую высоту.

Наверняка это были кайлеановские проделки.

— Хорошо-хорошо, не отвлекаюсь, — пробурчала я.

Стойко игнорируя прочие заманчивые предметы, я двинулась к зеленому мареву и смело вошла в него.

Сильно пахло хвоей. Непрозрачность растворилась, все виделось довольно отчетливо.

В круге рембрандтовского света, лившегося откуда-то сверху, лежала кайлеановская толстовка, уютно свернутая в виде гнездышка.

Я остановилась и навострила уши.

С этой светло-серой толстовкой был связан один досадный эпизод. Кайлеан отрыл ее среди вороха убогих одеяний, хранившихся в одном из шкафов. Выглядела она действительно приличнее остального и по размеру подходила идеально. Кайлеан собственноручно выстирал толстовку хозяйственным мылом (не прошли даром мои уроки!) и, когда вещь высохла, разложил ее на кровати, собираясь переодеться. Далее он зачем-то вышел из комнаты, а я зачем-то туда зашла — это оказалось роковым стечением обстоятельств. Обнаружив новую одежду, я внезапно ощутила совершенно непреодолимый импульс покататься-поваляться на этой самой прекрасной, самой мягкой ткани в мире. Любая нормальная кошка сочла бы своим святым долгом улечься здесь. Вернувшийся Кайлеан обнаружил меня, вольготно раскинувшуюся на толстовке; я довольно урчала, впуская и выпуская когти, а светлая ткань была вся в черной кошачьей шерсти. Между нами состоялся нелицеприятный разговор, полный обоюдных упреков, тонко балансирующих на грани оскорбления. Потом мы несколько дней почти не разговаривали, а Кайлеан с тех пор всегда убирал толстовку в шкаф, если ее не носил. Иногда я крутилась возле шкафа и печально мяукала, Кайлеан в этот момент подчеркнуто делал вид, что ничего не слышит.