Книга Поединок во тьме - Михаил Соловьев

Водопады играют. Только сейчас я понял, какое мышиное существование мы в «подземле» вели.

Летит струя из стены мощная и перед самыми ногами в провал черный уходит. Висит пыль водяная и в лучиках фонарика переливается.

Показалось, теплее стало. Петруха сказал — так оно и есть. Сквозняков мало. Сырость донимает, конечно, но температура повыше, чем там, где мы с невидимым противником соревновались.

Отдохнули неплохо.

Петруха о потерянном времени ворчит, но видно, что и сам рад. С новыми силами пошли мы и с новым настроением.

Вьются лабиринты, и кажется мне, что на месте мы идем, ногами перебираем, а гора вокруг нас вращается. Настолько этот фокус сознания на меня надавил, что утерял я реальность, и видится мне, что не со мной это происходит. Кручу картинку в голове и не могу остановиться: нет нас в шахтах, и шахт теперь тоже нет. Превратились мы в игрушку компьютерную. Квест с загадками: там нажмешь — тут откроется, здесь наступишь — там препятствие возникает.

Странная штука — сознание. Если к себе прислушаться иной раз, поймешь, что утверждения психиатров о всеобщем сумасшествии — не шутка.

Пока с собой боролся, к потоку подземному вышли. Вода темная бежит, будто в сказке страшной.

В некоторых местах по мелкому хлюпать приходится. Смотрю, беспокоится проводник наш.

— Не было, — говорит, — здесь столько воды. Как там сейчас в штольне, что наружу ведет?

Настроение после этих слов подпортилось — опять неизвестность. Когда на привале около водопада лежали, слетела корка черная, хоть пой, а сейчас опять муть впереди.

Петр напряженно идет. Оно и ясно — столько пережить, и новое препятствие.

На привале очередном поинтересовался: что за штольня, к которой пойдем? Оказалось, Петр подробностей не знает, а только именно благодаря ей не затопило в свое время шахты под завязочку. Неожиданно в голове поплыли строчки из быковского архива о прорыве воды, и как кто-то там спас «сумконоса». Спросил Петра о забавном словечке.

Выяснилось, что была такая профессия: таскали парни сумки со взрывчаткой, и назывались они — сумконосы.

Лысого история эта развеселила. Действительно, есть в этом что-то кенгурячье. Смеемся, а Серега на кураже. Не люблю я такое состояние. Понятие «досмеялись» именно про это. Иной раз, когда с молодежью общаешься и возникает у них смех дурной-куражный, сразу жди беды. Несет их, и остановиться не получается. В таких случаях знать надо: неприятности рядом.

А хохот все громче. Слушаю и понимаю, что завтра сами удивятся, над чем смеялись.

— Пошли, — говорю. — Хватит ржать.

И с уступа, на котором мы вчетвером ютились, в воду — шлеп! Глубина уже сантиметров десять. Ширится наводнение. Бежит течение теперь под самой скалой, и вынуждены мы с оглядкой топать. Хорошо, Петруха настоял утром, чтобы сапоги резиновые все надели. Как знал.

Понимаю теперь, почему в иных деревнях в резинках зимой бегают. Если не минус тридцать, и тепло в них, и сухо.

После купания в озере подземном я так и не обсох. Забудусь, и вроде ничего, а как на воду гляну, сразу одежду влажную чувствую и в сапогах противно чвакает.

А Лысый тему кенгурячью о сумконосе развивает.

«Не в истерике ли паренек?» — оборачиваюсь, а у Сереги и на самом деле глаза лихорадочно блестят.

— Чего смотришь? — спрашивает задиристо.

— Прошу тебя, иди аккуратней, — говорю.

Понимаю, что остановить его как-то надо.

— Да нормально все, — отвечает. — Устал я только в молчанку играть, вот и ржу…

Отвернулся я.

Сильно хотелось пощечиной паренька отрезвить, и пожалел я в следующую минуту, что не врезал.

Прервался неожиданно смех, чиркнуло меня что-то по спине, Анечка закричала:

— Серега!!!

45. М. Птахин

Никогда не думал, что можно попасть в такую ситуацию. Все проклял, когда Сережки за спиной моей не оказалось. Анечка руками воздух ловит, а Лысый в потоке барахтается.

Вода быстрее нас. Петр только успел большой фонарик зажечь, и увидели мы, как утаскивает Серегу в темноту.

Застонал я.

Анечка соляным столбом стоит, а проводник наш говорит:

— Идемте скорей, если там ничего не поменялось, выберется.

После случившегося усталости будто и нет — спешим-хлюпаем. Анечка веревку достала и скрепила нас в «колбасу». «Раньше надо было», — думаю, но молчу — ей и так хреново, дальше некуда. Слава богу, речка подземная в сторону не уходит.

Петр говорит, что это водоотливной штольни начало самое и Серегу никуда унести не должно. Но все это слова, точит беспокойство и бессилие.

Снова мысли в голову лезут: страшная штука — клады. Сколько авантюристов головы свои буйные сложили в погоне за призраками? Мы хоть и нашли, что искали, но еще на поверхность надо выбраться без потерь…

А вода все выше. В походке Петровой беспокойство улавливаю. Поддает он темпа, а время медленно идет. Отдыхали один раз — с минуту. Анечка телефон свой в водонепроницаемый чехол спрятала. Правильно делает, связь — это жизнь наша.

Петр говорит, что штольня на самый берег Байкала выходит. Какая там температура на поверхности? Мы в сапогах, но одежда влажная. В обуви тоже не сухо, хоть и не черпали.

Ходьба по воде оказалась задачкой. Скользкая скала. Тут выходим мы из-за поворота, а впереди пещера темнеет, и поток прямо в нее ныряет.

— Вот это да, — Петр говорит. — Значит, сегодня не одному Сереге купаться.

Я не понял сначала. А потом сообразил, что вот она, та самая штольня. Поинтересовался, какая длина здесь, оказалось, отсюда метров триста, а общая протяженность — тысяча двести.

Поток в дыру с силой летит, а до потолка там около метра всего.

Дрожь меня прошибает. Дрожь и страх. Не за себя. Представил, как поток Серегу тащит, и не знает он, что «по адресу» плывет.

«Натерпится братишка», — думаю и сознаю, что это лишь надежды на благополучный исход.

Петруха тем временем странное что-то затевает. Сидор свой по нижней части распаковал и достает оттуда пакеты.

— Водонепроницаемые, — говорит. — Себе один оставлю. Складывайте сюда белье сухое. На улице-то зима нас ждет.

— Так что, плыть будем? — спрашиваю.

— А куда нам? — говорит Петруха. — Что там, позади? Трупы? К ним хочешь?

Беру я молча упаковку полиэтиленовую и понимаю, что положение безвыходное. Ничего не поделаешь. Придется и нам нырять.

Петруха смеется:

— Вплавь быстрее, чем пешком, раза в два, Серега там уж минут десять мерзнет.