Книга Территория взрослости. Горизонты саморазвития во взрослом возрасте - Елена Сапогова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом в один день все внезапно и страшно изменилось – отца в конце 1938 года забрали, мать не вынесла горя и непривычных для нее тягот и умерла через год – от воспаления легких. Всеми правдами и неправдами Татуся не дала забрать меня в детдом, а потом как-то смогла увезти к себе в деревню под Рязань и удочерила. Подробностей этого я никогда не знала. Я была спасена от детского дома, но оказалась в совершенно иной для меня среде, к жизни в которой была совершенно не готова. Все для меня было здесь непривычным и страшным – общая баня, холодный туалет во дворе, необходимость спать в одной постели с двумя девочками примерно моего возраста, возня взрослых, ночующих в той же комнате, общая миска с супом за обедом, отсутствие книг, личных вещей… Но еще хуже были возложенные на меня домашние работы – меня учили, как мыть посуду в большой лохани, как полоскать белье со сходней прямо в проточной воде, как сажать картошку, растапливать печь, рубить головы курам на грязно-буром чурбаке…
А еще – совершенно непривычные мне крестьянские нравы: подъем ни свет ни заря, крикливые семейные ссоры, сопровождающиеся матом, пьяные праздники, неизменно заканчивающиеся дракой «стенка на стенку», танцы под визгливую гармошку, непонятные шуточки и смешки… Не скажу, чтобы меня нарочно обижали или насмехались надо мной, скорее, наоборот, жалели, пытались утешить, что-то за меня сделать, но вся эта жизнь была для меня просто невыносимым кошмаром. Я считала, что я в аду. Мне хотелось умереть.
Когда через пару лет Татуся вышла замуж и уехала с мужем из деревни, она забрала меня с собой. Но, конечно, прежняя моя жизнь никогда уже не вернулась. Муж ее был намного старше, любил ее и, наверное, поэтому согласился, чтобы я жила с ними. Он всегда был ко мне добр, заботился, как о родной. Конечно, соглашаясь взять меня в семью, он и думать не думал, как все сложится. А сложилось все хуже некуда: Татуся умерла родами, и остались мы с ним вдвоем. Он больше никогда не женился, воспитывал меня и помогал мне до самой смерти, как мог.
8. «Стилизации». Индивидуальные идентификационно-символические прецеденты, в качестве которых могут выступать произведшие неизгладимое впечатление сюжеты книг и фильмов, чья-то захватывающая жизненная история и пр. указывают на рефлексию «чужого в себе».
* * *
После окончания медучилища меня направили на работу в деревню, в отдаленный N-ский район. На последнем курсе я пережила разрыв с человеком, о котором думала, что он меня любит. Наши отношения длились несколько лет, я уже ждала счастливого завершения, но тут он неожиданно меня бросил. Я очень переживала, стыдилась, что я при всех своих достоинствах и принципах брошена, хотела от всего убежать, и этот N-ский район я восприняла и как наказание себе, что поверила в любовь, в романтические бредни, и как испытание – вроде «я тебе покажу, кого ты потерял», и как спасение – здесь-то уж точно никто не увидит и не поймет моих слез, работа поможет забыться.
Медпункт был крошечный, медработников в округе больше не было, поэтому работы всегда хватало – каждый день с утра прием, а после обеда еще нужно было обходить лежачих больных в соседних деревнях. Медикаментов был тоже минимальный набор, и время от времени надо было выезжать в райцентр, чтобы пополнять их запасы. Поездки эти были трудными – сначала затемно пешком до автобуса по сельской грязи, потом автобусом-«коробочкой» до станции почти по бездорожью, потом пересадка… И назад так же, только с большой сумкой с медикаментами. Да и посещение больных в отдаленных деревнях было просто жизненным подвигом. Все проклянешь, пока доберешься, особенно зимой!
И перед глазами у меня тогда все время стояла героиня пьесы Арбузова «Таня», сходство с которой я почему-то смутно ощущала. Сейчас-то эту пьесу почти забыли, наверное, а я вот ее до сих пор помню, и все мне кажется, что моя тогдашняя жизнь – это почти та же история. Если знаете, там героиня из избалованной романтической дурочки, не сумевшей сберечь своего сына, превращается в серьезного врача, работающего на таежном прииске, спасающего жизнь ребенку своего бывшего мужа. Вроде и не совсем так все в моей жизни складывалось, избалованной я никогда не была, но вот это главное – появление зрелости, самостоятельности и ответственности – как-то роднило меня с ней.
* * *
Я хотела поступать в «плешку», но срезалась на вступительных в первый, потом во второй раз. Пришлось оставить попытки, потому что сидеть на родительской шее было стыдно, надо было искать работу. Из нашей Валентиновки до Москвы не так уж далеко, и меня взяли на работу в фирму «Заря». Не скажу, что работа мне нравилась – мыть окна, приносить старушкам кефиры-батоны-лекарства, платить за квартиру, делать уборку, носить вещи в химчистку, иногда даже, как сейчас говорят, бэби-ситтером подработать по просьбе клиентов, собачку выгулять или к ветеринару сходить, – но работа как работа, не хуже и не лучше многих. Вспоминая себя в те дни, я вижу простенько одетую угрюмую толстую девушку с рыжими непослушными волосами, с веснушками, сутулящуюся, стесняющуюся своей полноты, одинокую и страдающую от своей невезучести и застенчивости.
Думаю, так бы и просидела я тихоней и скромницей в этой своей «Заре» полжизни, если бы не посмотрела фильм «Мэри Поппинс, до свиданья» с Натальей Андрейченко. Кино тогда было более значимым источником информации, чем сегодня, а я еще и любила в те годы, как всякая провинциальная девушка, про артистов читать, так вот и вычитала в каком-то журнале, что Андрейченко до этого фильма была такая же полная, как я, но так хотела сниматься, что похудела. На кого другого это, может, не произвело бы впечатления, а для меня это был эффект разорвавшейся бомбы – это же обо мне и для меня! Я буду такая же Мэри Поппинс! Тогда никаких фитнесов-шейпингов и в помине не было, я купила себе маленькие гантельки, обруч, скакалку, эспандер, в читальном зале выписала какие-то физкультурные комплексы, из какого-то журнала – диету и, поскольку подруг и особых занятий у меня по жизни не было, взялась за себя.
Никакой системы у меня, конечно, не было, но вот ощущение, что я медленно, но верно, взращиваю в себе Мэри Поппинс, – было! Оно и сейчас меня не оставляет: внутри себя я – стройная упертая маленькая английская леди. Первый шаг был выполнен примерно за полтора года, я стала тонкой, стройной и на удивление изящной. Я всматривалась в свое лицо в зеркале и чувствовала, не поверите… – породу! Второй свой – судьбоносный – шаг я сделала всего за полгода: поступила на курсы кройки и шитья и неожиданно для себя открыла в себе дизайнерский талант. Конечно, он стимулировался рижскими и польскими модными журналами, затасканными каталогами, которые мы с девчонками рассматривали, но главным стимулом было платье Мэри – с белым воротником! Я и раньше была рукодельная, такая «штопай-подшивай», но здесь стала понимать, что значит шить со вкусом и профессионально. Сначала шила себе и маме, подружкам мамы (она учитель), родительницам учеников, потом потихоньку стала шить на заказ, со временем у меня появился свой круг заказчиц, не бог весть что, конечно, но работа стала приносить деньги и – главное – радость. Как-то кто-то из заказчиц забыл у меня первый том книги Элизабет Гейдж «Ящик Пандоры», одна из героинь которой, Лаура Блэйк, стала модельером. Как же она мне нравилась, как ее непохожая на мою жизнь была все-таки моей! Я прочла первый том залпом и выпросила, вымолила у клиентки второй. Помню, что владелице книги не очень хотелось с ней расставаться, но я ей сделала такую скидку за эту книжку, что она не устояла, отдала! И эта Лаура тоже была я. Вот, собственно, так я и «дошла» до теперешней своей жизни: стала конструировать свои модели, предлагать их клиентам, шила, покупала хорошие ткани и гарнитуру впрок, даже оплату иной раз брала тканью, кожей, мехом, кружевами, пайетками, особенно если клиентки ездили за границу и могли привезти оттуда мне что-то изысканное, а уже в «лихие девяностые» у меня появилось свое ателье и вот теперь – магазин.
