Книга Властелин Сонхи - Ирина Коблова

И добавил, надраивая тряпкой Северный полюс:

– В тундре за Сновидческим хребтом в такую погоду на собаках ездят…

Настоятель взглянул на него укоризненно. Парнишка с простодушной деревенской физиономией виновато поклонился, но видно было, что его распирает желание поделиться еще какими-нибудь интересными фактами.

– Служители Милосердной убеждали магическое сообщество покончить с известной вам практикой и разрушить Накопители, но нас не слушали, – вернулся к теме разговора Марчет. – И вот результат…

Орвехт молча кивнул. А что он мог бы сказать? Пусть он не пользовался заемной силой из Накопителей – или, будем честны, без крайней необходимости не пользовался – но ведь не возражал против «известной практики», был винтиком этой порочной системы, добросовестно обеспечивал ее функционирование. И не его заслуга, что пресловутой практике наступил конец. За это нужно поблагодарить извращенца и позера коллегу Тейзурга, и злопамятного коллегу Зибелдона, напоившего коллегу Тейзурга магобоем, и Зинту, не побоявшуюся выпросить у Двуликой «ничтожно малую вероятность». А вы, коллега Суно, всего лишь рядом стояли, так что по крупному счету заслужили все то, во что вляпались.

– Мы пытались объяснить архимагам, что это пагубный порядок вещей, ибо все в нашем мире взаимозависимо, и ничто не проходит бесследно. Мы не смогли их в этом убедить и тоже несем свою долю вины. Люди – не стадо, и жрецы – не пастухи, а учителя для тех, кто приходит к нам по доброй воле, но в данном случае наше недеяние было величайшей ошибкой.

Орвехт вновь наклонил голову – скорее выражая почтение к позиции преподобного Марчета, чем в знак согласия. Бездействие бездействию рознь, и недеяние жрецов не идет ни в какое сравнение с приспособленчеством магов – функционеров системы, которая зиждилась на Накопителях.

Парнишка с тряпкой навел лоск на глобус и теперь протирал подоконник. За окнами Рупамон с его башенками, еле видными в снежных завихрениях, плыл сквозь белый шторм, такой же невероятный в месяц Водоноса, как… Пожалуй, как та невозможная, нелепая, оскорбительная для здравого смысла история, в результате которой с Накопителями было покончено.

– Мы не можем изменить прошлое, – помолчав, добавил Марчет. – Оно уже состоялось и никуда не денется, но от нас зависит, что будет завтра, и через год, и через десять лет.

– После того как я найду Зинту, я вернусь в Аленду. Мы постараемся… решить проблему.

– Поисками займемся, как только стихнет метель. У Зинты священный кинжал Тавше, мы определим местонахождение…

Ему не дали закончить фразу.

– Там на собаке едут!

Настоятель вздохнул и покачал головой, но все же подошел посмотреть.

– Ух ты, изрядная собаченция! – восторженно добавил неугомонный послушник. – Я думал…

Что он думал, никто не узнал, потому что монастырское начальство тут-то и влепило ему подзатыльник – да такой, что парнишка ткнулся лбом в задребезжавшее стекло.

– Какая тебе собаченция, балбес. Не глазами смотри!

После паузы тот опасливо промолвил:

– Это снежный ветер, который выглядит собакой… Ух ты… Зато люди настоящие, и у кого-то из них священный кинжал Милосердной!

Тут и Орвехт бросился к окну. В самый раз, чтобы увидеть, как громадный вислоухий пес одного цвета с разыгравшейся метелью – такой громадный, что на спине у него сидело друг за дружкой несколько человек – улегся, поджав лапы, чтобы пассажирам удобнее было слезть. Двор как будто накрыли стеклянным куполом: снег сюда больше не сыпался, хотя снаружи продолжала бушевать метель.

Суно, преподобный Марчет и послушник наперегонки устремились к двери, сбежали по лестнице.

Орвехт первым выскочил на крыльцо, навстречу людям, которые брели через двор, по колено проваливаясь в сугробы. Двое вели под руки третьего, четвертый нес на руках пятого. А собаки уже и след простыл – на том месте, где она ложилась, даже вмятины не осталось.

Сказать, что Зинта чувствовала себя, как в детстве, значило бы соврать: были в ее детстве зимы с метелями, горками, промокшими варежками и набившимся в сапожки снегом, но не было таких сказок наяву, не катал ее на спине Северный Пёс! Скорее это напоминало тот раз, когда Эдмар утащил ее в другой мир, чудесный и невообразимый: происходящее до того не похоже на обычную жизнь, что незачем его с чем-то сравнивать, надо просто смотреть и запоминать все подряд. Сколько запомнишь – всё твое.

Она спотыкалась и вязла в снегу, Эдмар и Хенгеда с двух сторон ее поддерживали, а с крыльца сбежал навстречу Суно – вот хорошо, что он тоже здесь! Отвыкшие от дневного света глаза щурились и слезились, белизна слепила, кругом была сплошная белизна – как будто они все-таки умерли и попали к Тавше в облачные чертоги. Но лекарка знала наверняка, что ее спутники живы, и Суно живой, и сама она тоже, и с ее ребенком, хвала Милосердной, все в порядке. И вокруг не облака небесные, а заваленные снегом надворные постройки рупамонского монастыря.

Суно обнял ее, и Зинта уткнулась в него лицом, вдыхая сквозь рубашку родной запах. Он неловко и нежно провел рукой по ее голове – по накинутому капюшону.

– Носилки сюда! – прозвучал рядом чей-то голос.

Это для песчаной ведьмы, которую Хантре донес до крыльца на руках. Ничего страшного, просто она истратила много сил, когда колдовала. Расшатать камни и вызвать обвал – дело нелегкое, особенно если через твою голову обмениваются любезностями два таких бесстыжих трепла, как Дирвен и Тейзург. Вот у кого языки без костей, и сейчас им должно быть очень неловко перед теми, кто слышал, какую околесицу они городили. Зинта на их месте сгорела бы со стыда, а Эдмару хоть бы что.

Дирвен выжил. Об этом сказала Хеледика перед тем, как они выбрались на поверхность, а ей нашептал подземный песок.

Хоть и стал он последним зложителем, Зинта не желала ему смерти. Лучше бы он взялся за ум да понял, что натворил. Когда поделилась этим соображением с Орвехтом, тот скептически хмыкнул и заметил, что в данном случае смерть – менее тяжкая кара, чем понимание, но второй вариант, к сожалению, поганцу вряд ли грозит.

Потом он начал пенять ей – зачем доверилась овдейской шпионке, зачем пошла с ней, откуда тебе знать, что у нее за планы… Тут Зинта возразила: если бы у Хенгеды на уме было худое, Тавше не позволила бы ей вытянуть из чаши с табликами Прощение. Милосердную не обманешь, и сам видишь, как ладно все получилось.

Они сидели в келье храмовой гостиницы, пили чай с имбирем и лимоном, за окном в частом переплете виднелся красно-серый Рупамон, весь засыпанный пушистым снегом, как на новогодней открытке. Метель ушла на запад, в сторону Аленды, а здесь пасмурно и тихо.

– Хантре был Стражем нашего мира, так ведь? После него пришел другой Страж, и я вот думаю, почему он не вмешался еще в самом начале в эту историю с Накопителями? Хантре бы, наверное, вмешался и не допустил…

– Как я слышал, нынешнего Стража больше интересуют звери, птицы и волшебный народец. Судя по рассказам коллеги Тейзурга, прежний Страж чересчур увяз в людских делах, и как раз по этой причине наш мир едва не докатился до фатальных неприятностей. Посему когда место освободилось, мир Сонхи из всех кандидатур выбрал того, кому нет особого дела до судеб людей и государств. Коллега Хантре – прекрасный человек, я его искренне уважаю, но он оперативник, а не стратег. Такой оперативник, за которого не жалко десятерых стратегов отдать, и все же…