Книга Каро-Кари - Александр Чагай

– Он убивает ее! Он убьет ее, ты слышишь?!! Скорее! Я уже рядом. Времен нет заезжать. Выходи за ворота!

Не дождавшись ответа, Шантарский на скорости проскочил КПП, вызвав негодование полицейских, требовавших, чтобы проезжавшие дипломаты обязательно показывали «айдишку»[32], то есть, идентификационную карту, выдававшуюся министерством иностранных дел. Впрочем, узнав «прадо» Шантарского, констебли успокоились и даже помахали. Этот русский регулярно одаривал их пивом и крепкими напитками, откупится и на этот раз.

Когда Ксан сел в машину, Леонид судорожно схватил его за руку и умоляюще произнес:

– Помоги. Ради бога. Это последнее, о чем я прошу.

Ксан резким движением освободился от хватки Шантарского.

– Объясни нормально. Без истерик.

– Она мне позвонила. Полчаса назад. Идрис все знает. Про то, что мы встречались. Нас сфотографировали. Сняли на видео… Вместе, понимаешь? Это ты виноват! Твой Каваджа нас сдал! Она заперлась, он ломится к ней. У меня нет друзей, кроме тебя. Я не могу туда идти. Сделай что-нибудь, черт тебя возьми!

Они мчались по залитому зимним солнцем Исламабаду. Не останавливаясь на светофорах, не обращая внимания на свистки полицейских. Подкатив к дому Идриса, Шантарский резко затормозил. Хотел было выйти, но Ксан его остановил.

– Сиди и жди. Нечего вдвоем идти. Потом позову.

Подойдя к воротам, он поздоровался с чокидаром, пожилым пакистанцем.

– Что слышно, байджан?

Чокидар окинул его тусклым взглядом и ограничился тем, что печально качнул головой.

Ксан пересек лужайку, где не так давно отмечали приезд Вахи Хисратулова, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не открывал. Нажал на ручку – заперто. Постучал сильнее, крикнул: «Мистер Идрис! Эй, мистер!»

Раздался скрежет замка, дверь распахнулась. На пороге стоял Идрис Дуррани: бледный, спокойный.

– Извините за вторжение, Дуррани-сааб. У меня срочное дело. Уделите мне несколько минут?

Не выказав удивления, Идрис пригласил гостя в дом. Жестом предложил сесть, подозвал слугу, тот принес прохладительные напитки.

– Я пришел извиниться за своего друга, вы его знаете. Это Леонид Шантарский. Он совершил постыдный поступок. Едва ли можно искупить его вину, но… Мистер Дуррани, в жизни случается всякое. Бывает, что-то находит на человека, и он перестает быть собой. Есть вещи, которые нужно уметь забывать. Простите моего друга, мистер Дуррани, простите вашу жену. Я уважаю ее как сильного и благородного человека. А за то, что женщина поддалась минутной слабости, ее нельзя строго судить. Простите их, мистер Дуррани, сохраните вашу семью. Леонид уедет. Обещаю, никто не узнает о том, что произошло.

Дуррани вежливо выслушал. Его лицо не выражало ровным счетом ничего. Аккуратно размял сигарету, затем, так и не закурив, положил на край пепельницы.

– Верю вам. Верю, что никто не узнает. Но проблема в том, что я уже узнал. И мне трудно забыть вот об этом. – Он протянул руку и взял со стоявшей рядом этажерки большой плотный конверт. Открыл и выложил на стол с десяток фотографий.

– Это трудно вычеркнуть из памяти.

Не глядя на снимки, Ксан собрал их и положил обратно в конверт.

– Я тоже человек, тоже не каменный и могу поддаться минутной слабости, – сказал Идрис. Последовала пауза. – Когда я встретил Хамиллу, у нее не было ни денег, ни работы, ни друзей. Ваше посольство преследовало чеченских эмигрантов, МИД грозил высылкой. Муллы швыряли ей жалкие подачки, не желая портить отношения с властями. У нее не было ничего, кроме ее поразительной красоты и доброго сердца. Я взял ее не из жалости и не из солидарности с чеченскими мятежниками, или с теми, кто сейчас располагает властью в этой русской республике. Они тоже бандиты, как те, что прячутся в лесах, разница лишь в том, что эти заседают в роскошных кабинетах и делают вид, что соблюдают законы. Так происходит не только в Чечне. Везде. У нас, в Кашмире или в Афганистане. Правят бал те, у кого сила. Слабым остается повиноваться или умирать.

Идрис перевел дыхание, налил себе воды, выпил одним глотком.

– Со мной произошло то же, что с вашим другом. Я влюбился. Может, потому, что она красавица, и ни одной здешней женщине с ней не сравниться. Может, потому, что у нее столь необычная судьба. А когда на красоте лежит печать самоотверженности и отваги, перед такой не устоять. У меня прежде не было семьи. Сначала я был беден, всего себя отдавал работе, потом ни на ком не мог остановить свой выбор. Я хотел иметь одну жену – любимую и преданную. На всю жизнь. И вот появилась Хамилла. Я был поражен тем, что она откликнулась на мое чувство. Я боготворил ее. Теперь понимаю: она потянулась ко мне, поскольку увидела во мне опору в жизни, надежного мужчину, который мог помочь ей выжить в этом новом для нее мире и реализовать ее политические планы. Тогда я этого не предполагал. Принял за любовь. Наверное, она не любила меня. Это была моя ошибка. И я никого в этом не виню, кроме себя самого.

– Вы ни в чем не виноваты, – неуверенно сказал Ксан.

– Ошибаетесь. Виноват. Я так любил ее, что выполнял любое ее желание. По-вашему, мне так уж было нужно становиться почетным консулом Чечни? Ничего подобного. Да, не спорю, это помогало в бизнесе. Придавало мне вес. Но я мог без этого обойтись. Это была идея Хамиллы. Ей нужно было надежное прикрытие, возможность беспрепятственно поддерживать контакты с соотечественниками, с теми из них, кто выступал против Горгуева. Я догадался, что «Ночхалла» – не благотворительное общество, но закрывал на это глаза и продолжал предоставлять средства Хамилле… Она рассказала мне о том, как с ней поступили чеченские бандиты и русские спецназовцы, о том, что она намерена отомстить. Я чувствовал, что это закончится трагедией, но не знал, как ее предотвратить. Пытался предупредить вас. Но вы всерьез это не восприняли…

– Не вполне так, – поправил Ксан. – Благодаря этому мы были начеку.

– Разве что… Но трагедия все равно произошла. Я виноват. Одно цеплялось за другое. Сначала убийство Вахи, потом теракт в Пешаваре. Это страшно. Достойно осуждения. Но не стану кривить душей. Я бы все перенес. Все пережил. Если бы знал, что она меня любит, что она со мной…

– Прискорбно, – кашлянул Ксан. – Если она повстречала того, кого полюбила по-настоящему… Тогда… проявите мужество, благородство, мистер Дуррани. Вы богаты, независимы, найдете себе другую супругу. Отпустите ее.

Ксан настолько вжился в свою роль, что лгал весьма убедительно. В какой-то момент ему показалось, что он и впрямь печется о счастье Шантарского и его избранницы.

– Допустим, – нехотя согласился Идрис. – Допустим, вы правы. Я должен был поступить именно так. Но… Я уже говорил, что поддался минутной слабости. Право, мне очень жаль. Прошу вас. – Жестом он предложил Ксану следовать за ним.