Книга Манящий запах жареной картошки - Ирина Степановская

И теперь ехать на этот Чегет хочет Сережа!

Как всегда, выходя из дома, я бросила взгляд в зеркало. Конечно, сейчас я уже не та смешная девчонка, но кто может знать, чем обернется поездка на этот раз…

Как я ни старалась отогнать неприятные воспоминания, те дни, что мы пробыли с Вадимом на Чегете, вдруг встали в памяти с такой ясностью, как будто я пережила их совсем недавно. А я-то думала, что все давно прощено и забыто? Неужели эта гора отберет у меня и Сережу?

Текучка на работе захватила меня целиком, и воспоминания отпустили. Но как только я вечером вышла из метро, мысли о поездке, непрошеные и нежеланные, снова ворвались в сознание.

— Неужели у нас в стране нет другого места для катания?

— Более подходящего пока нет, — объяснял мне Сережа за ужином. — На Чегете дешево и сердито. Там ты получишь такую практику, что никакая Швейцария тебе уже не страшна будет! И в конце концов, — добавил он, намазывая горчицей котлету из супермаркета, — не сможешь кататься на Чегете — поедешь на Эльбрус! Этот район — такое уникальное место, где две горы располагаются почти рядом. Если на одной что-то не подходит, до другой всего три километра на автобусе!

Я помнила это. Я ждала Вадима и на Эльбрусе. Три часа в одиночестве просидела там у подъемника, дожидаясь, пока он насладится прекрасными спусками в компании таких же прекрасных лыжников, как он. Да, что-то не лез мне в горло наш сегодняшний с Сережей ужин.

— Помоешь посуду, если я пойду лягу?

— Угу! Чаю тебе принести?

— Спасибо, не хочется.

По вечерам мы с Вадимом ходили пить кофе в фойе турбазы «Чегет», как она тогда называлась, или в бар, в котором всегда было полно народу, накурено и не протолкнуться. Колоссальным спросом пользовался дешевый коньяк местного разлива и кофе, сваренный на углях. Каждый день в кинозале крутили фильмы или шли концерты любителей попеть под гитару. Вадиму обязательно вечером надо было идти куда-нибудь «в люди». Еще одним развлечением публики было ночью ходить к какому-то сомнительному источнику якобы за минеральной водой — из простой металлической трубы текла слабой струей некая жидкость с металлическим привкусом — и целоваться на горной дороге под умопомрачительно яркими звездами.

«Милая моя, солнышко лесное! Где, в каких краях встретимся с тобою!» — завлекали барды девушек, подражая Визбору, а у тех замирали сердца в ожидании, закончится чем-нибудь серьезным их очередной горнолыжный роман или нет. Последний вариант встречался чаще. У меня же не было никакого желания даже накрасить глаза. Я чувствовала себя такой смешной и неуклюжей, что считала неприличным выпендриваться по вечерам. Завлекать, как мне казалось, могли с полным правом те девушки, которые наутро после вечерних бдений с удовольствием влезали в модные комбинезоны и негнущиеся ботинки, легко вскидывали на плечи тяжеленные лыжи и энергично, наперегонки, шагали к подъемникам. Потом, в полной мере наслаждаясь снегом и солнцем, они изящно порхали вниз, будто разноцветные бабочки, с бугра на бугор, часто давая значительную фору своим вечерним поклонникам с гитарами. Я же к этому избранному обществу не принадлежала. Я хотела только одного: чтобы Вадим накатался на этом Чегете на всю оставшуюся жизнь и мы как можно скорее вернулись в Москву. И там все пошло бы по-старому. Я стала замечать, что Вадиму на Чегете совершенно неинтересно со мной. Он перезнакомился там с массой народу, но прочнее всего сложились у него отношения с двумя девушками. Одна была в желтом комбинезоне, другая — в голубом. И обе катались не мне чета, на славу.

Однажды Вадим снова оставил меня у кафе.

— Ты можешь позагорать здесь! — крикнул Вадим мне, в очередной раз уносясь с девушками вперед. В этот самый момент я почувствовала, что лыжи «Фишер» уносят от меня любимого навсегда. И тогда я все-таки решила рискнуть конечностями и спуститься с горы самостоятельно. Мне было физически больно видеть, как три комбинезона — красный, желтый и голубой — удаляются от меня в вихрях снега, и я не могла ничего сделать — ни догнать их, ни закричать. Слезами обливалась моя душа, но, как оказалось, Чегет не любит слезливых «чайников». Он им мстит. Так вышло и со мной. Утратив силу воли, я потеряла и способность управлять своим телом и помчалась, кувыркаясь через голову, по буграм. Лыжи, к счастью, у меня отстегнулись сразу же после падения, потом куда-то унеслись палки, я сама пересчитала спиной штук тридцать бугров и замерла бессильным комом в огромной яме у самого «Ая». Когда после некоторого усилия я смогла открыть глаза, то увидела вокруг себя толпу отдыхающих. Кто-то вез сверху мои лыжи, кто-то отряхивал от снега шапку, несколько человек интересовались, могу ли я дышать, думать и говорить. А через некоторое время вдруг подлетел сверху Вадим в сопровождении своей желто-голубой свиты.

— Дубина стоеросовая! — изо всех сил заорал он на меня. — Зачем ты стала спускаться? Сказал же тебе, загорай! Так нет, поперлась самостоятельно вниз! Уж если родилась неповоротливая, как корова, так сиди там, где сидят все «чайники», и знай свое место!

Слезы полились у меня из глаз.

— Ну зачем же ты так! — укоризненно проворковал Вадиму голубой комбинезон, а желтый противненько захихикал.

Вниз на подъемнике меня провожали несколько сердобольных женщин, что казалось унизительным вдвойне… Вернувшись одна в гостиницу, я окончательно сдала лыжи в прокат и решила для себя, что больше никогда в жизни на них не встану. Так бы и не встала, если бы не Сережа. Это он захотел научиться на них кататься. С ним вместе заново начала учиться и я и теперь, конечно, не сомневалась, что смогу спуститься с Чегета без особых потерь. Вот только воспоминания… Куда деваться от них?

На обратном пути в Москву мы с Вадимом не разговаривали.

— Извини, что испортила тебе отпуск, — сказала я ему при расставании, потому что прочитала в какой-то книжке, что расставаться надо друзьями. Он же только пожал плечами в ответ. Эти слова до сих пор жгут стыдом мое сердце. Сейчас бы я так ни за что не сказала, но тогда я была несмышленой семнадцатилетней девчонкой и всерьез полагала, что причиной разрыва наших отношений с Вадимом явилось мое неумение кататься на горных лыжах.

На этот раз горнолыжников в самолете оказалось больше половины. Минеральные Воды, чего уж я никак не ожидала, встретили нас московской погодой — снег с дождем, промозглая изморось, температура около нуля. Однако, когда мы переехали через долину, где в полях еще чернела голая земля, и начали подниматься в горы, солнце стало все чаще радовать нас своим появлением. Около Тырныауза оно уже блестело и переливалось на горных породах так, что я достала солнечные очки. Сереже нравились и необыкновенные горы — одинокие, круглые, вырастающие, казалось, прямо из равнин, — и вид аккуратных селений с белыми домиками, окруженными мокрыми от дождя черными деревьями. А когда мы въехали в ущелье и стали подниматься вдоль речки Баксан, уже между настоящих горных отрогов, он крутил головой во все стороны в полном восторге. Потом высоко вверху появились снежные пики, а у меня опять заложило уши от подъема на высоту, и, если бы не развеселые попутчики, с которыми мы на паях арендовали микроавтобус, настроение мое оставляло бы желать лучшего — меня просто колотило от воспоминаний.