Книга Громкое дело - Лиза Марклунд

– Давай купим значок. Они есть в Интернете.

– Только один парень, – сказал Калле, стащил с головы шапку и бросил ее на пол в прихожей.

Неприятное ощущение вернулось к Аннике снова.

– Какой парень?

– Из газеты. У него еще была огромная камера.

Халениус появился в дверном проеме гостиной.

– Привет, – сказал он детям, а потом посмотрел на Аннику. – Не могла бы ты прийти ко мне?

Она была не в состоянии сдвинуться с места.

– Говори, – сказала она. – Говори же.

Халениус бросил взгляд на детей.

– Испанец, – сказал он. – Они отпустили его.

Шюман неистово пробовал различные программы перевода. Сейчас он впервые пожалел о том, что не стал вместе с женой посещать курсы испанского языка. Она уже успела отучиться в учебном союзе АБФ, Институте Сервантеса и испанской школе «Энфорекс», а он постоянно отнекивался, ссылаясь на работу, отсутствие времени, и теперь попытался прочитать заметку в «Эль Паис» при помощи программы Babel Fish. Получалось не особенно хорошо. Он проверил Гугл, и результат оказался лучше: «Испанца обнаружили в городе Кисмайо сегодня во второй половине дня» – это, по крайней мере, было правильно на сто процентов.

Ситуация с заложниками в Африке явно стала развиваться по наихудшему сценарию. Француза разрубили на мелкие кусочки, англичанку нашли мертвой. Освобождение испанца стало первой хорошей новостью во всей трагедии.

Потом он метался по разным новостным порталам, постоянно прибегая к помощи онлайн-переводчиков, но, когда обнаружил у Рейтер заголовок Urgent – Hostage Free In Kismayo[22], сразу же отключил их и кликнул по телеграмме.

Пробежал глазами короткий и сухой текст.

Алваро Рибейро, тридцати трех лет, нашли исхудавшим и обессиленным перед университетом в сомалийском портовом городе Кисмайо после полудня в понедельник. У него были сломаны два ребра, и, судя по внешнему виду, в последнее время ему пришлось голодать, но в остальном он находился в достаточно хорошем состоянии. Рибейро удалось одолжить мобильный телефон у одного из студентов, и он позвонил своей семье и другу, работавшему репортером в «Эль Паис». Материал Рейтер, похоже, представлял собой прямой перевод испанской статьи (слава богу, были и другие, кто посещал все курсы). И после короткого обзора случившегося (делегацию с конференции «Фротекса» в Найроби тормознули у шлагбаума около сомалийской границы) в ней приводился рассказ испанца о том аде, через который ему пришлось пройти. Он поведал, как их остановили и увезли в неизвестном направлении, а потом заставили идти пешком ночь напролет, держали пленниками в грязной хижине, не давали им еды и воды и не позволяли нормально сходить в туалет.

Последнее откровение вызвало у Шюмана неприятные ассоциации, он сам страдал запорами и всем таким.

Условия содержания в импровизированной тюрьме описывались как невыносимые, заложники мучились от жары и голода, и их заставили смотреть, как французского делегата сначала убили, а потом четвертовали.

«Как гротескно», – подумал Шюман и бегло просмотрел, как там все происходило.

Потом испанца переселили в другую халупу, и с тех пор он больше не видел ни датчанина, ни немецкого делегата Хельгу Вольф. Однако с прочими заложниками встретился снова утром в воскресенье 27 ноября, когда их вывели на открытое место между хижинами. Англичанка, Катерина Уилсон, лежала обнаженная перед одной из них. Ее большими гвоздями прибили к земле через руки и ноги. Сначала ее изнасиловали три охранника, но не их лидер, Великий Генерал, а потом к ней подводили заложников, одного за другим, и приказывали насиловать ее тоже. Когда они отказывались, им угрожали отрубить руки. И все они, в конце концов, тогда выбирали овладеть несчастной, но он сам потерпел неудачу с этим, поскольку жил с мужчиной и его никогда не привлекали ни женщины, ни садизм. Однако из страха за свою жизнь он притворился, что надругался над ней. Затем Великий Генерал убил англичанку, изнасиловав ее при помощи своего мачете.

Далее следовал рассказ об освобождении испанца, как его везли, петляя, в большом автомобиле и, наконец, выбросили из него.

Шюман отодвинул от себя экран и бросил взгляд в сторону стола выпускающего редактора новостей.

Данные об англичанке представлялись ему невероятными по своей жестокости. Стоило ли публиковать такие детали? Они ведь превращали их шведского отца маленьких детей Томаса в насильника? Одновременно Рейтер уже обнародовало жуткие подробности и распространило по всему миру. А принуждать кого-то к насилию тоже ведь было нарушением всех норм человеческой морали.

Он почесал свою бороду. Нигде ни словом не упоминалось, заплатили ли за испанца какой-либо выкуп, но он исходил из того, что так все и обстояло. Судьба англичанки выглядела просто ужасной, однако какое он, собственно, имел право оценивать причины смерти? Разве было бы лучше, если бы она умерла от укуса осы или от инфаркта?

И все мировое зло ведь не было его виной или его проблемой. Зато от него требовалось рассказывать, как в действительности все происходило, обо всей порочности мира.

Шюман изучил телеграмму снова. Она показалась ему на удивление безвкусной, сухой, почти стерильной. В таком виде ее не годилось публиковать в «Квельспрессен». Они могли посмотреть на нее с точки зрения тезисов Стига Бьерна и драматизировать немного с целью придать «живость» материалу.

Он услышал крики Патрика со стороны его стола и понял, что шеф новостей нашел тот же текст.

Шюман ухмыльнулся довольно.

Передовица и сенсационный заголовок на завтра им в любом случае были уже обеспечены.

Томас всегда занимался любовью осторожно. Сначала Аннике казалось странным, что он был нежным и деликатным, пожалуй, из-за слишком долгого общения со Свеном и его чересчур грубой манеры. Но с годами легкие прикосновения Томаса все больше оставляли ее равнодушной, и она все чаще хотела, чтобы он занялся ею всерьез, держал крепко, жестко, действительно продемонстрировал желание овладеть ее телом.

Анника сделала глубокий вдох и нажала «ring up» на дисплее мобильного телефона. Она звонила на виллу в Ваксхольме. Долгие сигналы эхом отдавались от паркетного пола и заставляли блестящие призмы в хрустальной люстре танцевать.

– Дорис Самуэльссон, – ответила мать Томаса. Ее голос звучал слабее, чем всегда, несколько менее решительно, словно она чуточку разуверилась в себе и утратила часть своего обычного высокомерия.

– Привет, – сказала Анника. – Я не помешала тебе?

Дорис закашлялась.

– Привет, Анника, – наконец ответила она. – Нет, ты не помешала мне. Мы как раз поужинали, так что все хорошо. У тебя есть какие-то вести от Томаса?

– Никаких после видеофильма, о котором я рассказывала в субботу, – сказала Анника. – Но мы получили новости, касающиеся его. Одного из других заложников, испанца Алваро Рибейро, похитители отпустили, и он в нормальном состоянии.