Книга Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - Марк Ферро

5 февраля 1943 г. дуче внезапно лишил своего зятя всех полномочий и назначил послом в Ватикан. Может быть, эта должность позволяла начать переговоры? Безусловно, нет, учитывая более чем прохладные отношения с Ватиканом. Муссолини также избавился от министра юстиции Гранди, министра просвещения Боттаи и еще семерых других, произведя, как говорили, «смену караула»{294}. Уход этих «других» должен был скрыть главное. Дуче отделывался ото всех, кто олицетворял собой пацифизм и входил в окружение короля. Для них главным врагом стала Германия. Муссолини же категорически не желал воспроизводить ситуацию, которая после 1914 г. привела его к отказу от собственных убеждений (тогда социалистических). Он был согласен познать унижение и вытерпеть стыд поражения, но изменить себе — больше никогда.

Отречение и падение дуче

Гитлер, с тех пор как попросил у Муссолини фотографию с посвящением в 1922 г., испытывал некоторое восхищение перед тем, кого любил называть своим учителем. Несомненно, дуче, как ни польстила ему победа Гитлера в 1933 г., более сдержанно относился к фюреру, хотя успехи и могущество «ученика» впечатляли: канцлеру не мешали ни монарх, ни конституция, которую необходимо соблюдать. Очень скоро Гитлер стал оказывать на дуче сильное влияние. Со своей стороны, и фюрер, по мере того как соотношение сил между подписавшими Стальной пакт менялось, питал все больше привязанности к тому, кто становился его товарищем по несчастью.

У Муссолини советско-германский пакт и «необязательность» Гитлера вызывали вспышки гнева. Его собственные ошибки тоже ничего хорошего ему не принесли, учитывая военную слабость Италии, ее принудительное вступление в войну и многочисленные поражения. Вознаграждение за столь плохо рассчитанный риск было мизерным: в 1942 г. у Италии оставались Албания, военное присутствие в Далмации, оккупированная зона во Франции. Война не пользовалась в Италии популярностью и до осени 1942 г.{295} никак реально не влияла на жизнь итальянского народа, если не считать все более и более тяжких ограничений в питании. О войне говорили мало, а в кинохронике «Луче» чаще показывали русский фронт чем, например, фронт при Тобруке.

Вместе с первыми бомбардировками Гроссето, Кальяри и других городов в итальянском обществе начало зарождаться глухое недовольство. Внутри страны режим заметно ослаб: отмечая двадцатилетие своего правления, фашизм представил навязшую в зубах повесть о былых подвигах — в области жилищной политики, осушения Понтийских болот, образования молодежи. Ни слова ни об империи, ни о войне, конечно…

Звенья антифашистской цепи еще не были собраны воедино, активисты бывшего левого крыла (такие, как кинорежиссер Лидзани) отказывались даже представить себе, что католики могут относиться к режиму не менее враждебно, чем они сами. Вместе с тем католическая церковь (Ватикан) не выступала с патриотическими речами, в отличие от русской православной церкви, которая в лице патриарха Сергия горячо и с убежденностью поддержала сталинскую армию.

Захват Триполи англичанами в январе 1943 г. не только означал конец итальянского присутствия в Африке, но и предвещал поражение «оси» в Средиземноморье. «Оставаться дольше в Африке — чистой воды самоубийство», — заявил Роммель фюреру и Муссолини. Суждение, определившее отставку, как скажут потом, «лучшего немецкого маршала, который погубил свою репутацию из-за проблем со снабжением». Фактически же взятие Триполи подразумевало неизбежную высадку союзников где-нибудь в Италии.

Вот некоторые цифры, позволяющие оценить ситуацию: в 1940 г. итальянский флот располагал судами общим водоизмещением 3,3 млн. тонн, плюс суда, захваченные у Франции в момент перемирия, водоизмещением 560 тыс. тонн. В марте 1943 г. в хорошем состоянии оставались суда общим водоизмещением лишь 595 тыс. тонн — явно недостаточно для переброски войск, когда немцы после капитуляции под Сталинградом были просто не в состоянии снять танки с восточного фронта или оказать итальянцам более существенную помощь с воздуха.

Муссолини все настойчивее взывал к Гитлеру о помощи. Но отныне стало ясно, что нападение на англо-американские морские конвои — максимум того, что немцы могли обещать итальянцам, чтобы предотвратить высадку союзников на континент. Русский фронт занимал внимание немцев в первую очередь — там готовилось наступление на Курск, а к итальянскому фронту Гитлер проявлял все меньше и меньше интереса. Фюрер передал дуче через Риббентропа личное послание такого содержания: «Вы не представляете, как я хотел бы провести с вами несколько дней… чтобы мы обсудили глобальный аспект войны». Новый итальянский генералиссимус Амброзио истолковал это в свою пользу — тут же дал знать генералу Кессельрингу, пришедшему на смену Роммелю, что «отныне все военные вопросы будут рассматриваться только исходя из интересов Италии»{296}.

И хотя Муссолини повторял, что «Тунис — это цитадель, защищающая Европу», а Гитлер после Сталинграда не хотел проиграть еще и на этом фронте, генералы Мессе и фон Арним все же оказались зажатыми в кольцо силами союзников, пришедших с востока и одновременно с запада. Не надеясь на помощь, генералы знали, что впереди их ждет капитуляция. 12 мая 1943 г. она и произошла.

А для дуче открылся новый фронт. «Итак, мы отброшены на двадцать лет назад!» — заявил он, узнав о забастовках на «Фиате». Неважно, действительно ли бастовало 45 тыс. чел. или, по другим оценкам, 10 тыс. — главное, что в рабочей среде забурлило недовольство, якобы вследствие ухудшения условий жизни. «Не обольщайтесь, дуче, — сказал ему Фариначчи, — эти забастовки — политические». Они и в самом деле были направлены против режима, против войны, которую вел Муссолини, приносившей лишь поражения и потери, в то время как бомбардировки постоянно увеличивали число жертв.

Дуче крайне беспокоило, что огромный аппарат фашистского государства прозевал наступавшие события и в сложившихся обстоятельствах действовал «спустя рукава»: в общей сложности было арестовано 467 чел., 87 зачинщиков подверглись не очень строгому наказанию. Система переживала наиболее глубокий кризис со времен убийства Маттеотти, и снова Фариначчи во главе фашистской партии выступил за применение суровых репрессивных мер. Самых неистовых фашистов Муссолини хотел успокоить. Он напомнил, что 1 387 тыс. членов партии мобилизованы и прежде всего необходимо сохранить стабильность внутреннего фронта, «не быть слабонервными»: «Например, когда русские в первый раз прорвали румынский фронт, во второй раз — итальянский, в третий — венгерский, и каждый раз, когда они прорывали немецкий фронт, эти слабонервные думали, что Сталин вот-вот придет на наши пляжи… Что касается наших рабочих, то мы ни гроша не дадим семьям, которые не были эвакуированы. Если рабочие будут оставлять работу во время войны, если немедленно не возьмут себя в руки, с ними будут обращаться так же, как с солдатами, покинувшими поле боя. Как и в 1924 г., есть люди, почитающие за лучшее исчезнуть, чтобы о них забыли, — но мы о них не забудем»{297}.