Книга Джефферсон - Игорь Ефимов

Джеймс объявлял названия по-французски, Салли переводила на английский.

— Soupe à l'oignon…

— …луковый суп с сыром, на говяжьем бульоне, для взрослых — с вином, для детей — без вина…

— Veau braise aux citron confits…

— …тушеная телятина по-лионски, с морковью, лимоном, оливками и сельдереем…

— Frisee aux lardoons…

— …салат с яйцом и жареным беконом, заправленный смесью оливкового масла, уксуса и горчицы…

— Fondant au chocolat…

— …шоколадный торт…

— Trifle aux framboises…

— малиновое суфле…

В конце обеда Роберт встал со скамьи, повернулся к Джефферсону и произнёс небольшую речь.

— Сэр, вы всегда учили нас правилам достойного поведения, и мы честно старались следовать вашим наставлениям. Одно из правил гласило: «Никогда не вскрывать и не читать чужих писем». Убирая ваш кабинет в Уильямсберге, Ричмонде или Монтичелло, я закрывал или отводил глаза, если замечал на столе забытый вами исписанный листок. Но недавно одно из ваших писем было опубликовано в «Балтимор газетт», которую выписывает чёрный клиент парикмахерской в Филадельфии, где я получил работу. И мне очень хотелось бы зачитать его собравшимся. Даёте ли вы мне разрешение на это?

— О каком письме идёт речь? — спросил Джефферсон.

— Помните, год назад вы ответили дружеским посланием Бенджамину Бэннекеру, чёрному астроному и математику, приславшему вам выпускаемый им альманах?

Джефферсон вытер платком малиновое суфле в уголках губ, улыбнулся, развёл руками.

— После опубликования охранять тайну переписки не имеет смысла. Можешь прочесть.

Роберт поднёс к глазам сложенный газетный лист, начал читать:

«Сэр, благодарю Вас за присылку Вашего альманаха. Никто не радуется больше меня доказательствам того, что природа наделила наших чёрных братьев талантами наравне с людьми других цветов кожи. Если эти таланты не проявляются, виной тому тягостные условия, в которых чёрные находятся в Африке и Америке. Мне также представляется крайне желательным, чтобы условия для Вашего полного умственного и физического развития были улучшены как можно скорее, насколько это возможно при нынешних обстоятельствах. Я также позволил себе послать Ваш альманах месье Кондорсе, секретарю Академии наук в Париже и члену Филантропического общества, потому что он представляется документом, опровергающим негативные мнения о Вашей расе. Остаюсь с величайшим почтением Вашим покорным слугой, Томас Джефферсон». Торжественная тишина повисла над столом.

— Мне рассказали, что своё образование мистер Бэннекер получил при помощи и поддержке квакеров, живших по соседству с его семейной фермой, — сказал Джефферсон. — Мы расходимся с ними в религиозных взглядах, но следует отдать им должное, добротой и отзывчивостью они часто превосходят другие вероисповедания. Так как мистер Бэннекер имеет познания в астрономии, мне удалось помочь ему получить работу в группе землемеров, размечавших границы нашей будущей столицы на берегу реки Потомак.

— Столица Америки будет в Виргинии — ура! — воскликнул мистер Белл. — За это необходимо выпить.

Стаканы, кружки, рюмки, бокалы — с сидром, пивом, виски, вином — поднялись над столом, потянулись друг к другу, спугнули своей короткой трелью нескольких воробьев, притаившихся в жимолости.

В Монтичелло вернулись в сумерках. Мальчика Тома бабушка Бетти забрала ночевать в свой флигель.

Джефферсон перед сном сел полистать новое издание «Левиафана» Гоббса, недавно присланное ему из Англии. На обложке печатник поместил картинку, изображающую великана, тело, руки, голова, ноги которого были составлены из крошечных человеческих фигурок. Такие же фигурки суетились на земле, торчали из-под ступней гиганта.

Салли, закончив стелить постель, заглянула через плечо Джефферсона и вздохнула:

— Какой страшный великан! И сама сказка такая же страшная?

— Её придумал английский писатель Томас Гоббс. Он предлагает своим читателям вообразить, будто земные народы и государства ведут себя так же, как отдельные люди: трудятся, дерутся, любят или ненавидят друг друга.

— Да, такое «как будто» я могу понять. Но разве всегда великан остаётся таким свирепым и страшным, как на этой картинке?

— Свирепым? — переспросил Джефферсон. — Таким свирепым, что никто никогда не сможет его полюбить?

— Только не я.

— А помнишь французскую сказку про дочь купца и чудовище? Девушка сначала испугалась чудовища, а когда оно упало бездыханным, пожалела его и заплакала. От упавшей на него слезинки чудовище воскресло и превратилось в красивого принца.

— Вот и я так же: пусть этот великан сначала испустит дух, тогда я, может быть, заплачу над ним. Но не раньше.

— Да? А я, например, чувствую, что способен пожалеть его и таким. Даже полюбить. Только полюбив, можно удержать его от бессмысленных злодейств, увести прочь от опасных пропастей и волчьих ям.

А наутро пришло долгожданное письмо от Вашингтона. Но облегчения оно не принесло. Две трети текста были посвящены подробному описанию тревожной ситуации на южной и западной границах государства. Испанцы подстрекали индейские племена чероки, крики, чикасо, чокто нарушать мирные договоры с американцами, а также перебрасывали войска из Вест-Индии в Западную Флориду. Двое американских офицеров, находившихся в плену у индейцев, были казнены. Лондон тоже явно прилагал руку к разжиганию вражды между племенами и Соединёнными Штатами.

Не хотел ли Вашингтон вложить в своё длинное послание скрытый упрёк ему, Джефферсону, за долгое отсутствие? Такой подробный доклад о международных отношениях должен был бы отправить министр иностранных дел президенту, а не наоборот.

Далее в письме шли расплывчатые призывы к большей терпимости по отношению к коллегам по кабинету министров. Те же самые обороты Вашингтон использовал и в устных увещеваниях: «Члены правительства должны относиться с большим пониманием к политическим мнениям друг друга… Если мы позволим разнице мнений привести нас на грань распада, это будет печальнейший поворот событий… После того как конгресс утвердил какую-то меру, всем министрам следует дружно проводить её в жизнь, чтобы испытать её практическую целесообразность и выполнимость, а не тянуть в разные стороны».

В письме было всё, кроме ответа на главный вопрос: согласен ли президент выставить свою кандидатуру на второй срок?

Джефферсон вздохнул, спрятал конверт в ящик стола и отправился на утреннюю прогулку, чтобы на ясном сентябрьском небе отыскать новые — ах, найти бы неопровержимые! — аргументы и доказательства.

9 сентября, 1792

«Почести и доходы, связанные с моим постом, не так привлекают меня, как мнение моих соотечественников. Надеюсь, я заслужил их одобрение, честно выполняя свои обязанности и повсеместно защищая их права и свободы. Не могу допустить, чтобы после ухода в отставку мой покой нарушался клеветой человека, вся история которого — если только история удостоит нагнуться, чтобы заметить его, — пронизана махинациями против свободы страны, которая не только приняла и кормила его, но осыпала почестями. Надеюсь, что мои сограждане могли убедиться, что я не являюсь врагом республики, не интригую против неё, не растрачиваю её деньги, не проституирую в целях коррупции. Полагаю, что Вы и сами могли убедиться в том, что никакие газетные раздоры не исходили от меня, что я не затевал интриг в законодательных органах. Могу обещать и Вам, и себе, что такое положение дел сохранится на всём протяжении короткого времени, которое мне осталось находиться на моем посту».