Книга Изгой - Сэди Джонс

Он закрыл глаза. Он вспомнил все свои несбывшиеся надежды, тюрьму, своего отца и понял: он пропал понапрасну.

Голова его опиралась на выложенную плиткой стену, ладонь вытирала текущую по руке кровь, но он ничего не чувствовал — было только ощущение, что он погиб.

Кит слышала, как по коридору в сторону ее комнаты идет отец. Когда она надумала увезти Льюиса, она уже знала, что Дики накажет ее. Она думала, что ожидавшие ее побои будут честной платой за алиби Льюиса, но это не сработало, потому что его обвинили все равно. Теперь этот план казался ей детским и глупым, казалось, что он и не мог сработать, и она жалела, что была расстроена, когда обдумывала его, и поэтому не все учла. Она надеялась, что Льюис все поймет. Она встала, чтобы встретить отца лицом к лицу.

Когда Дики вошел, в руках у него была палка; несколько секунд он пристально смотрел на Кит.

— Я хочу знать причину, юная леди, — сказал он.

Он часто говорил так, прежде чем начать бить ее.

— Я взяла машину. Это была моя идея, — пояснила Кит.

Он подошел и наотмашь ударил ее по уху.

— Я ненавижу тебя, — сказала она, и он снова ударил ее, сбив с ног. — Мне все равно, — с этими словами она начала приподниматься.

Мимоходом он ударил ее палкой по мягкой части тела, а потом поднял с пола, схватив за руку, и проделал все снова. Он отпустил ее и ударил по лицу, и продолжал бить по лицу между ударами палкой, но делал это аккуратно, открытой ладонью, чтобы не оставлять синяков. У него было много методов избиения Кит, потому что он делал это часто и хладнокровно. Красивое личико Тамсин представляло ценность для него, и он, пока бил Кит, вспоминал, как ударил ее, и из-за этого уже не получал такого удовольствия, потому что ему было стыдно за тот случай. Впрочем, Кит была хорошим объектом истязаний, ее молчание распаляло его, и он обычно продолжал, пока она не начинала плакать или издавала от боли какой-либо звук; из-за ее стойкости ждать этого зачастую приходилось долго.

Когда он избил ее до такой степени, что она потеряла над собой контроль, он оставил ее лежащей на полу и ушел в свою спальню, чтобы побыть одному и успокоиться.

Элис посмотрела на свои часы. Эти часики — «картье», с маленьким циферблатом и римскими цифрами, — подарил ей Джилберт. При виде их она всегда чувствовала себя красавицей и образцовой женой. Льюис был наверху уже полчаса. Взяв телефонную трубку, она позвонила Джилберту в Лондон и попросила, чтобы тот приехал домой. Он был ей необходим здесь. Ей нужно было, чтобы он приехал, разобрался во всем этом, уладил бы все со своим сыном и снял с нее это непосильное бремя. В доме, где она сейчас оставалась вдвоем с Льюисом, ощущалась полная безысходность. Если бы ей удалось уговорить Джилберта приехать, он мог бы контролировать ситуацию и своими глазами увидел бы, что произошло с Льюисом, и тогда он, возможно, испытал бы жалость к сыну и помог бы ему.

Выслушав Элис, Джилберт сказал, что приедет домой. Он сидел за своим письменным столом и думал, что ему делать. Он был далеко не в восторге от того, что Элис в доме одна с Льюисом, учитывая то, что он сделал с Тамсин. Он позвонил в Уотерфорд доктору Страчену и попросил его порекомендовать ему психиатра. Офис у этого психиатра оказался на Харли-стрит[17], и это удивило Джилберта: он думал, что специалисты такого рода все работают в викторианских больницах с решетками на окнах. Мысль о том, что Льюис может оказаться в таком месте, ужасала его, а о том, что он останется дома, — была просто невыносима. Джилберт договорился о встрече с этим человеком, доктором Бондом, и отправился на вокзал. Он сел не на тот поезд, на котором ездил всегда, и, когда вышел в Уотерфорде, на станции не было никого, кроме него самого и какой-то женщины, которая тащила за руку своего ребенка и кричала на него. Он не знал ее, к тому же она относилась к тому кругу людей, с которыми он и не хотел бы знакомиться.

Он ехал на такси домой и боялся того, что его там ждет. Он помнил, как возвращался на машине домой осенними вечерами сразу после смерти Элизабет. Он помнил Льюиса, ожидавшего его у начала подъездной дорожки и сразу начинавшего улыбаться при виде его. Джилберт помнил, что тогда он был в состоянии улыбнуться ему в ответ и нормально воспринимать его, и хотя он и не мог утверждать, что Льюис был плохим ребенком в десять лет, но и тогда он вызывал у него неприязнь, так что, видимо, все-таки что-то такое в нем было. Когда такси свернуло к дому, ему показалось, что он и сейчас видит Льюиса, стоящего, словно маленькое привидение, — но затем он увидел Элис, ожидавшую его у двери, и, прежде чем подойти к ней, взял себя в руки. У нее был все тот же взгляд, взгляд нуждающейся в нем женщины, и ему очень хотелось сказать ей, что она выбрала не того мужчину.

Когда он расплатился с водителем и повернулся к ней, она напряженно улыбалась и готова была расплакаться.

— Он наверху, — сказала она, — в ванной. Он там уже два часа, Джилберт. Я просто не отважилась.

Когда дверь ванной открылась, Льюис даже не поднял глаз. Был такой момент, когда Джилберт, увидев кровь и недвижимого Льюиса, подумал, что тот перерезал себе вены, но затем он рассмотрел, что это было все то же отвратительное самоистязание. Растекшаяся кровь и остановившийся взгляд Льюиса делали зрелище таким пугающим.

Джилберт открыл шкафчик в ванной, вынул оттуда чистый белый бинт и протянул его сыну. На мгновение оба замерли, и Джилберт увидел, как в глазах Льюиса что-то мелькнуло, после чего тот послушно взял бинт и продолжал держать его в руке. Джилберт был одет в свой темный костюм и чистую сорочку с галстуком, на нем все еще была шляпа, он казался здесь совершенно чужеродным существом, и эта отчужденность защищала его.

— Доктор Страчен порекомендовал мне одного человека в Лондоне, — сказал он. — Я думаю, наилучшим вариантом будет, если ты уедешь отсюда на некоторое время. Куда-нибудь, где тебе будет лучше… Льюис! — Он не думал, что Льюис действительно слышит его. Он подождал. — Льюис! — снова позвал он.

Ему показалось, что Льюис кивнул. «Он должен понять, что так для него будет лучше», — подумал Джилберт; он вышел, оставив дверь ванной открытой, и направился к лестнице. В холле он увидел ожидавшую его Элис, но не захотел говорить с ней о происшедшем. Он спустился к ней в холл.

— С ним все в порядке? — спросила Элис, и вопрос этот показался ему абсурдным.

Ему необходимо было выпить. Он прошел в гостиную, налил себе в стакан на три пальца виски и сделал пару глотков стоя. Подошла Элис и, остановившись рядом, посмотрела на него.

— Что, очень плохо? — спросила она.

— Да.

— Он выйдет? Он говорил с тобой?

— Нет. Не знаю.

— Джилберт, я не думаю, что он мог ударить Тамсин.

Он взглянул на нее.

— Не говори глупостей, — сказал он и допил свой виски до дна.