Книга Амальгама - Владимир Торин

Внезапно подумалось про Глашу. Где она, что с ней? Может быть, ее пытают, ей нужна его помощь, а он тут испугался какого-то упыря…

Сергей поднял голову и поймал на себе взгляд майора. Такой взгляд хорошо знаком бывалым охотникам, поджидающим «кабанчика на засидке». Вот, сейчас, еще совсем немного и все случится. Сергей протянул бумагу обратно:

– Здесь все неправда. Я этого подписывать не буду.

– Смотри, сам решай. – Майор спокойно забрал бумагу в свою папку. – Я тебя задерживаю на трое суток до выяснения обстоятельств совершения тобой и твоим подельником преступлений. Ты отправляешься в общую камеру, комфорт закончился. Единственное, чем еще могу помочь, так вот этим. – Майор выставил на стол небольшую темную баночку.

– Что это? – Сергей догадался, и от догадки стало совсем не по себе.

– Это вазелин. Прямо сейчас, здесь, зачерпни пальцем, да смажь задницу, я разрешаю. Я серьезно. Это помогает, чтобы не так больно было. Ты же понимаешь, что с тобой в камере делать будут? – Майор склонил голову набок и заинтересованно посмотрел на Анциферова. – Ты привыкай, тебе еще много лет по зонам зад подставлять и минеты делать старшим товарищам придется.

Сергей молчал.

– Ну, как знаешь. – Майор даже, как показалось Сергею, с каким-то облегчением собрал разложенные бумаги в папку и, взглянув на дверь, громко крикнул: – Сержант!

На пороге появился уже знакомый конвоир.

– Давай этого петуха в общую камеру. Завтра утром с ним продолжим. Если выживет, конечно.

Сержант уверенно шагнул к Сергею, но тут опять распахнулась дверь, и все, находящиеся в комнате, замерли, потрясенные увиденным.

Глава XXIX

Дары волхвов. Германия, Кельн, 19 марта 1970 года

Если вам, уважаемый читатель, когда-нибудь посчастливится побывать в Кельне, вас, наверное, удивит, что в этом прекрасном немецком городе вообще не сохранилось старинных зданий. Город так бомбили во Вторую мировую войну, что буквально не оставили от него камня на камне. И на весь город есть только одно сооружение, пережившее те страшные события: величественный Кельнский кафедральный собор. Собор выжил по счастливой случайности, оказавшись отличным ориентиром для британских бомбардировщиков. Пилоты бомбили город, не трогая ориентир. Именно благодаря этому историческому оксюморону уникальное произведение архитектуры, по которому сверялись, как бы половчее сровнять город с землей, осталось совершенно невредимым посреди кромешного ада, в который были превращены старинные улицы древней германской столицы.

Ни один собор мира не строился так долго, как этот, – более шестисот лет. Жители Кельна прекрасно понимали, что для великих реликвий, привезенных из Италии их архиепископом Райнальдом фон Дасселем, нужен великий храм. Но никто даже представить не мог, насколько долго растянется это строительство! При Райнальде фон Дасселе была построена небольшая часовня, куда заботливо разместили драгоценную золотую раку с мощами волхвов, украшенную сотнями невиданных драгоценных камней и огромных жемчужин. Позднее эту часовенку стали перестраивать, расчищая место для огромного и величественного собора. Через сто лет другой архиепископ Кельна, Конрад фон Гохштаден, объявил о начале грандиозного строительства и торжественно возложил первый камень в основание будущего храма.

Камень был особенным. Расписанный готической вязью, осененный крестом, именно этот камень за сто лет до описываемой церемонии положил в основание часовни на этом же месте тогдашний кельнский архиепископ Райнальд фон Дассель. Он заложил камень в уже существующую кладку и поклялся привезти из итальянского похода великую реликвию. Камень фон Дассель действительно заложил, реликвию привез, а вот сам сгинул без следа в том бесславном походе, когда великий император Барбаросса был публично унижен римским папой и венецианским дожем. Тело кельнского архиепископа найти так не удалось. Церковные иерархи оперативно причислили пропавшего коллегу к лику святых и благополучно забыли.

А собор продолжал строиться, взяв начало от стенки той самой маленькой часовни, выстроенной при фон Дасселе.

Собор разрастался, становился выше и выше. Однажды он даже стал самым высоким сооружением в Европе, но и после этого продолжал расти, как живой, вширь и в высоту.

Двум удивительным колокольням кельнского собора, дерзко взметнувшим свои кресты высоко в небеса, суждено было стать свидетелями самых разнообразных исторических событий: смены веков и императоров, сокрушения старых традиций и появления новых, развязывания мировых войн и достижения долгожданного мира. Где-то у подножия этих колоколен люди занимались своим обычным делом: обманывали ближних, убивали неугодных, лебезили перед сильными, доносили на ненавидимых, подличали, двурушничали и сплетничали. Медленно проплывали высокие облака, сквозь них светило солнце, иногда шел дождь, весело стуча по скатистым крышам архитектурного чуда. Многоголосый гомон постоянно окружал эти колокольни, но люди, занятые своими житейскими проблемами, редко поднимали глаза к небу.

А вот ранним утром на площади перед собором всегда тихо. Поют птицы, перелетая с одного шпиля на другой, иногда прошуршит автомобиль, почтительно огибая холм, когда-то облюбованный фон Дасселем. Чтобы войти в собор, нужно подняться по лестнице на этот древний холм, и только тогда перед очарованным зрителем возникнут огромные резные ворота.

Внутри знаменитого собора тихо и торжественно. Шаги пугливо повторяются звонким эхом, многократно отражаясь в сотнях геометрически безупречных сводов. Темные потолки, подпираемые строгими готическими колоннами, внушают уважение своей высотой и вселяют подсознательный страх. В центре стоит тот самый знаменитый ларь с мощами волхвов, окруженный металлической сеткой и фигурной оградой.

Что произошло тут в, казалось бы, совершенно неприметный день 19 марта 1970 года – данные до сих пор разнятся. Не существовало тогда камер, которыми сегодня напичкан весь собор, чтобы уверенно восстановить картину произошедшего. Но я тебе, уважаемый читатель, расскажу о том, что произошло в знаменитом кельнском соборе в этот день.

В пять утра древняя рака как будто ожила. Внутри ее раздался гулкий грохот, потом тяжелая золотая крышка слетела в сторону, а вся конструкция окуталась густым серым дымом, в котором в изрядном количестве переливались, потрескивая и сверкая, странные голубые искры.

Из золотого, покрытого жемчугом и драгоценными камнями саркофага с трудом вылез человек. Он прерывисто дышал, одежда его была изорвана и перепачкана в крови. Рака, установленная на изрядном возвышении, стала серьезным испытанием на пути человека к земле. Но он, кряхтя и постанывая от боли, сумел спуститься вниз.

Дым к тому времени рассеялся, пропали странные искры, и тогда стал виден еще один человек, лежащий в золоченом саркофаге. Он был мертв – ему свернули шею. Зрелище это было не из приятных: неестественно и страшно развернутая за спину голова, маленькая всклокоченная бородка, завернутая вместе с челюстью за плечо, выпученные глаза и вывалившийся изо рта, неожиданно большой и от этого еще более страшный лиловый язык. Вокруг человека лежали какие-то кубки, золотые коробочки и продолговатое зеркало в старинной раме. То самое зеркало, которое когда-то кельнский архиепископ вместе с другими миланскими трофеями сложил в драгоценную раку. Зеркало было мутно и затуманено так, что обезображенный труп когда-то солидного профессора Московского государственного университета Рудольфа Михайловича Четверикова отражался в нем нечетко и размыто.