Книга Ева - Джеймс Хедли Чейз

Машина неслась по шоссе. Мои попытки догнать ее были тщетными: слишком быстро увеличивалось между нами расстояние. Задыхаясь, я остановился посередине шоссе, ведущего в Сан-Бернардино. Всего одну милю дорога была прямой, затем там, где на долину наступали горы, делала крутой поворот. Рубинами горели сигнальные огни машины. Кэрол вела ее на полной скорости… Машина удалялась от меня очень быстро… слишком быстро. Я знал дорогу лучше Кэрол и снова бросился вперед, крича вслед мчавшейся вместе с дорогим мне человеком машине к неизбежному и непоправимому:

– Кэрол! Ты слишком быстро едешь. Послушай, Кэрол, любимая! Не гони машину. Ты не сможешь сделать поворот… снизь скорость!!! Ты не сможешь сделать…

Даже с такого далекого расстояния я отчетливо различил визг шин. Я понял, что Кэрол резко нажала на тормоз, когда прямо перед ней внезапно выступила из ночного мрака темная масса горы. Я увидел, как задние сигнальные огни метнулись влево, услышал, как с горы посыпались камни и как забуксовали колеса. Я остановился и упал на колени. Звук шин был похож на отчаянный и пронзительно тонкий крик. Машина явно потеряла управление, потому что в следующий момент она врезалась в белые выступы скал. По самому сердцу резанули меня скрежет и лязг металла, когда машина, зависнув на мгновение в воздухе, со страшным грохотом покатилась вниз, в долину.

19

С самого начала и до самого конца виновата только она. Если бы не она, Кэрол была бы жива. Я пешком дошел до Лаурел-Каньон-Драйв. Подойдя к ее дому, я заметил, что в окнах нет света. Я постоял немного и снова двинулся вперед. Где-то вдалеке часы пробили полночь. Возможно, виновница всего уже спит, а может быть, ее вообще нет дома или она в комнате, окна которой выходят во двор. Надо разведать все обстоятельно. Я оглянулся. Улица была пустынна, если не считать Джона Коулсона, который притаился у дерева в стороне от дороги и, склонив голову набок, засунув руки в карманы, наблюдал за мной. Странное у меня отношение к Джону Коулсону! Вначале его присутствие пугало меня, но потом я настолько привык видеть его поблизости, что даже тосковал, когда он не появлялся. Я, конечно, понимал, что он существует только в моем воображении, но несмотря на то, что, кроме меня, его никто не мог видеть, для меня он был фигурой вполне реальной. Я чувствовал, что отныне он всегда будет где-то рядом, потому что он – олицетворение моей нечистой совести. Но сегодня мне было некогда рассуждать о Джоне Коулсоне. У меня было дельце поважнее. Я стоял у дома Евы и внимательно оглядывался по сторонам. Ни единой души. Издалека доносился шум проезжающих мимо машин. Я толкнул калитку и направился по тропинке к дому. Обходя дом, я наткнулся ногой на прислоненные к стене бутылки и опрокинул их. Одна из них покатилась по земле и разбилась. Я замер и прислушался. Кругом царила кромешная тьма. Убедившись, что все спокойно, я осторожно подкрался к окну. Оно было полуоткрыто. Я толкнул его рукой и снова прислушался. В доме было тихо. Наклонившись вперед, я зажег спичку и заглянул в окно. Это была кухня. Как правильно я сделал, осветив ее спичкой: как раз под окном стоял таз с грязной фаянсовой посудой. Я бросил спичку и влез на подоконник. Потом я зажег новую спичку и, перескочив через таз, спрыгнул на пол. Я почувствовал слабый запах несвежей пищи и аромат Евиных духов. Меня охватила холодная ненависть к этому дому, его запахам, его хозяйке. Подойдя к двери, я открыл ее, вышел в коридор и прислушался. Все тихо. Я был уверен, что в доме никого нет, и все же решил соблюдать осторожность. Я ощупью прокрался к спальне. Дверь была открыта. Затаив дыхание, я остановился в дверях. Я стоял долго, пока не убедился, что в спальне никого нет. Потом я вошел и включил свет. Без Евы комната казалась особенно пустой. Кровать была не убрана. Шторы задернуты. Знакомый мне голубой халат и розовая ночная сорочка валялись на кровати. В воздухе витал аромат духов. Я ходил по комнате, чувствуя, как ноги утопают в пушистом белом ковре, лежащем перед трюмо, и трогал пальцами стеклянных животных на комоде. Я ощупывал щетки для расчесывания волос и нюхал стоящие на трюмо флаконы духов. Над кроватью висела большая фотография мужчины, склонившегося над столом. Я взял ее. На меня смотрел Джек Херст. Это был хороший портрет, и я несколько минут внимательно рассматривал его. Затем в приступе ярости я едва не запустил им в стену, но вовремя остановился: когда хозяйка войдет в комнату, она сразу же заметит это. Я аккуратно повесил портрет на прежнее место, подумав о том, как воспримет Херст известие о смерти Евы. «Расстроится ли он? Скорее всего, полиция решит, что это он прикончил свою любовницу», – злорадно подумал я.

Часы на камине мирно тикали. Двенадцать пятнадцать ночи. Теперь та, которую я поджидаю, может вернуться с минуты на минуту. Я сидел в чужой спальне на кровати, потеряв ощущение времени. Взяв халат Евы, я уткнулся в него лицом и стал вдыхать аромат ее духов и едва ощутимый запах тела. И я вспомнил, как впервые увидел ее в этом халате. Она сидела перед камином во Фри-Пойнте. Я очень ясно представил себе эту картину, пробудившую во мне множество горьких воспоминаний. Сколько событий произошло с того рокового дня! И как невозможно поверить тому, что с тех пор, как на моих глазах погибла Кэрол, прошло только пять суток.

Два с лишним часа я потратил на то, чтобы спуститься к ней с горы. Как только я увидел груду металла, которая осталась от автомобиля, я понял, что Кэрол мертва. Смерть наступила мгновенно. Маленькое, хрупкое тело моей Кэрол было вдавлено машиной в скалу. И я не мог вытащить его оттуда. Я сел рядом и стал поддерживать голову Кэрол, чувствуя, как вся она остывает и становится все холоднее и холоднее. Я сидел до тех пор, пока не пришли люди и не увели меня прочь. После гибели жены все потеряло смысл. Даже Голд перестал что-либо значить для меня. Он отомстил мне. Но мне было это совершенно безразлично так же, как и то, что он обчистил меня до нитки. Как я и предполагал, он знал, что пьеса «Остановка во время дождя» написана не мной. Каким-то образом он выяснил, что автором ее был Джон Коулсон, и сообщил об этом в клуб писателей. Однажды утром ко мне оттуда явился маленький человечек с крахмальным воротничком, заявив, что если я уплачу все полученные мною гонорары, то до суда дело не дойдет. Я почти не слушал говорившего. Когда же он протянул мне бумагу, в которой была изложена просьба директору банка выплатить агентству Джона Коулсона 75 тысяч долларов, я ни минуты не колеблясь подписал этот документ. Денег у меня, естественно, не было, и все мое имущество было конфисковано. Я потерял все, что нажил за это время: «крайслер», книги, обстановку и одежду. Но даже оставив меня нищим, они не успокоились и продолжали требовать денег. Напрасно они наседали. У меня не было ни гроша. Мне было все равно, даже когда какими-то людьми уносились вещи Кэрол. Я не расстраивался из-за этого, ведь мне не требовалось хранить какую-нибудь ее вещь на память: я и без того помнил любимую мной женщину. Она жила во мне такой, какой видел ее в последний раз: хрупкая фигурка, вдавленная в скалу, изо рта по подбородку течет ярко-красная струйка крови. Этого я никогда не смогу забыть. Мне кажется, что я легче перенес бы смерть Кэрол, если бы успел сказать ей, что рыжая была мне абсолютно безразлична. Но я слишком поздно спустился с этой проклятой горы, и Кэрол умерла, думая, что высокая, откормленная шлюха заняла ее место во время такого короткого отсутствия ее самой. Это сводило меня с ума. Как жаль, что я не успел сказать своей жене, что она была единственной женщиной, с которой я был по-настоящему счастлив. Если бы только она поверила мне, я, возможно, не пришел бы в этот маленький, грязный домишко, чтобы совершить убийство.