Книга Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета - Олег Рой

Феликс, не принимая шутки, в обычной своей манере тряхнул головой:

– Тогда вот что, я сегодня в лабораторию возвращаться не буду. Устал, чувствую, что надо отвлечься. Ты на машине?

– Не-а, сегодня я безлошадный. – Я тоже помотал головой.

– Тогда как ты смотришь на то, чтобы пропустить еще по паре пива?

Я улыбнулся, Феликс явно выбит из своей научной колеи. Может, оно и к лучшему. Пусть чуть передохнет.

– Понимаю, братишка. Ну, по пиву, так по пиву, – согласился я.

– Настроение просто ни в дугу, – словно оправдываясь, сказал Феликс. – А потом на такси поедем, как баре.

Я согласно кивнул. В конце концов, такси теперь я себе мог позволить хоть каждый день. Да и не только такси. Деньги были не проблемой. Точнее, деньги просто были.

И это почему-то меня беспокоило.

14.12.2042. Город.

Набережная. Рита

Когда чувствуешь, что тебе приходится противостоять всему миру (это не паранойя: нападают-то немногие, но остальным попросту наплевать) и в итоге удается не то чтобы победить, но хотя бы не позволить себя сломать (а мне, я считаю, удалось, пусть достигнутое равновесие и хрупко), начинаешь по-другому воспринимать понятие «близкие люди». Близкие – это не те, с кем приятно сходить на шашлычки. Близкие – это те, кто готов прикрыть твою спину (так же, как ты готов прикрыть их). И ясно, что близкие всегда безоговорочно на твоей стороне (а ты – на их соответственно). То, о чем древние говорили: «Caesaris uxor suspicione caret»[18].

Не знаю, до сих пор не знаю, что думает по этому поводу Феликс, но очень может быть, что наши с ним отношения никак не перерастут во что-то большее именно поэтому. Мне иногда кажется, что он словно специально ставит под сомнение каждое мое слово. Ну ладно, не каждое. Но все равно, это как-то неправильно. Ну да, он вроде бы поступает так из лучших побуждений – вроде как возражения могут навести на дельную мысль или придать новый смысл уже имеющимся. Но мне-то это не нужно! Точнее, мне-то нужно совсем не это! Мне-то нужна просто поддержка. Просто одобрение – чтобы ощутить, что я не противостою один на один целому миру, что мне есть на кого опереться. Или – за чью спину спрятаться.

Полицейская форма – это, конечно, защита. В некоторой степени. Всех проблем это далеко ни решает. Женщина-то все равно остается женщиной, какую бы форму она на себя ни надевала. В переносном смысле это касается и характера, ну, или манеры поведения: самодостаточная, уверенная в себе и даже мужественная, женщина все равно остается хрупкой, нежной и ранимой, все равно нуждается в поддержке и защите.

В общем, я была ужасно зла на Феликса. И на себя заодно. За свою поспешную и слишком резкую реакцию, за то, что никак не могу выстроить хоть какие-нибудь отношения, даже за то, что оставила машину слишком далеко от кафе. Но что тут поделаешь? Движение сейчас не такое интенсивное, но тем не менее обочины, не говоря уж о парковках, все равно забиты с утра до ночи.

Ну вот наконец и моя скромненькая машиночка. Можно и домой ехать. Я вытащила из сумки «Голуаз». При Феликсе я старалась не курить: в принципе он никогда не делал ни малейших замечаний по этому поводу, но я замечала, что табачный дым его раздражает. Может, он и сам этого не замечает, но в накуренном помещении его лицо приобретает совершенно страдальческое выражение, сразу хочется предложить носовые фильтры или что-нибудь в этом роде.

Приостановившись, чтобы прикурить, я с наслаждением втянула в себя горьковатый дым (ну знаю, знаю, что вредно, но это мое собственное здоровье, а вокруг – никого) и двинулась дальше. Остановка слегка перебила мои мысли – ровно настолько, чтобы поглядеть по сторонам и – вот здрасьте! – узреть на террасе одного из кафе знакомое лицо.

И не просто знакомое – подозреваемое. Да, один из моих нынешних подозреваемых (пусть шеф категорически не верит в мои «фантазии») – довольно высокопоставленный сотрудник Корпорации. Молодой и энергичный сукин сын, прожженный карьерист и вообще, по моим данным, беспринципная сволочь. Собственно, «моими» эти данные можно считать лишь весьма условно, просто в связи с одним расследованием у меня была возможность заглянуть в досье сукиного сына. Правда, правоохранительные органы обращали на него внимание лишь как на косвенного свидетеля. Фигурантом он не оказывался ни разу, видно, следы умел заметать мастерски. Но связи у него были, как бы это помягче, мутноватые. К примеру, те самые вербовщики, что уговаривают женщин нацепить на себя АР. Я нюхом чуяла, что он, как говорится, «при делах». В документах сукин сын числился как Евгений Кранц, сам же себя предпочитал называть Ойгеном (претенциозный придурок, что тут скажешь).

Однажды мне довелось понаблюдать, когда его опрашивали в качестве свидетеля. И мой сыскной опыт (пусть и не громадный), и пресловутая женская интуиция в один голос вопили: этот лощеный, уверенный хрен замазан по самую маковку. В последнее время я начала подозревать, что именно этот сукин сын – связующее звено между Корпорацией и герлхантерами. Хотя – как всегда – ничего существенного в подкрепление версии, одни косвенные улики да мои логические конструкции (то есть это я их считаю логическими, для шефа и прочих – чистые домыслы).

И вот теперь этот типчик безмятежно прохлаждается на моих глазах в кафе. Разумеется, в том, чтобы посидеть в кафе, нет ничего противозаконного. Но подобные персонажи просто так нигде не появляются.

Взгляд на часы (времени навалом) – и полицейский инстинкт потащил меня в эту кафешку, как на канате. Чем я рискую? Видел он меня всего однажды, и то мельком. Не узнает. Заняв столик неподалеку от «объекта», я заказала безалкогольный разноцветный коктейль – из тех, что обожают экзальтированные богемные дамочки. Я, конечно, вряд ли могу сойти за скучающую элитную сучку, но если развалиться в кресле и надеть на лицо соответствующее выражение, может, и прокатит.

Кранц был не один. Его визави я тоже знала: бывшая известная балерина, одна из первых женщин, согласившихся изуродовать себя во славу Корпорации. Ее красивое лицо и милая мордашка ее ребенка мелькали теперь в рекламных роликах, на билбордах, баннерах и так далее, сменив первое «лицо» рекламной кампании «Дети-R», девочку лет шести, изображавшуюся под слоганом: «Надин – значит Надежда». А теперь у них: «Вера – ваша Возможность». Креативщики Корпорации поиграли с именем «жертвы» (не могу относиться к этим женщинам иначе как к жертвам). Вера Лабудова.

Кстати, дочь профессора Александра Кмоторовича, о котором Феликс говорит не иначе как с придыханием и закатыванием глаз. Мол, Алекс – гений и все такое. При этом Кмоторович – идейный противник Льва Ройзельмана, а значит Корпорации. А дочка его – пылкая энтузиастка Программы. Вот ведь какая ирония судьбы. Феликс говорит, что у него это в голове не укладывается. Но он просто не знает женщин, не понимает, каким страстным может быть желание иметь детей. Положим, я страсти к продолжению рода тоже пока не испытываю, но понять могу.