Книга Мечты серой мыши - Анна Михалева

Смешно, но я признаю, что больше всего в эти ужасные часы ожидания я боялась вовсе не людей в коричневых пиджаках, которые могли теперь сделать со мной что угодно: заморить голодом, убить любым другим самым ужасным способом или просто оставить в этой затхлой темноте навсегда. Все мои внутренности, как по команде, сжимались от мысли, что я усну и по мне тут же начнут бегать крысы. Не знаю, с чего в мою голову втемяшилась эта абсурдная мысль, будто в этом гиблом склепе мог прижиться еще кто-то, кроме человеческого существа, помещенного сюда насильно.

В первые минуты одиночества я пыталась определить, что это за помещение. Тут было довольно прохладно и сыро, я могу поклясться, что где-то в углу с отвратительной настойчивостью капала вода. И самое ужасное, что, кроме звуков падающих в лужу капель, не раздавалось никаких других звуков. Там, где меня держали, висела гнетущая, безысходная тишина подземелья, куда не проникают отзвуки жизни. Тишина, от которой можно сойти с ума. Тишина, наводящая ужас. Я гнала от себя мысль, что под скользкими от воды стенами этой каменной камеры валяются скелеты забытых здесь узников, желтые кости которых навсегда остались безымянными.

Я пыталась придумать себе занятие, пыталась вспоминать какие-то истории, но ничего не помогало. В такой обстановке человек мгновенно тупеет. Голова становится ватной, а вся мозговая активность сводится к тому, чтобы побороть навязчивую сонливость. Почему мне казалось, что сон в такой ситуации — верная смерть? До сих пор понять не могу. Я пыталась заставить себя надеяться. На что угодно, хотя бы и на чудо. Но потом пришла к мнению, что тут даже молиться не стоит. Отсюда до бога вряд ли долетит мой голос. И вот тогда на меня посыпалась какая-то дрянь: сначала что-то сухое и легкое, как пыль, слежавшаяся за века. А потом повалилась труха — мокрая и противная. Я вскочила на ноги, подавилась собственным криком и закашлялась.

— Амалия!

У меня закружилась голова. Я готова была взлететь под потолок и расцеловать Свиридова.

— Амалия, ловите!

Я ухватилась за конец веревки и зажмурилась. Следующие полчаса я думала об одном — добраться доверху и ступить наконец на твердую землю. Я болталась в темноте, и сердце мое трепетало от счастья, потому что сверху доносилось живое человеческое пыхтение. Это натужное пыхтение моего спасителя казалось мне самой лучшей песней на свете. Я мечтала о том, как отблагодарю его. Чтобы он даже в глубокой старости, глядя на мой подарок, заливался бы счастливым румянцем от сознания того, как он был добр, когда спас молоденькую дурочку.

Я как раз перешла от размышлений об отдаленном острове в центре Тихого океана к золотой заколке для галстука, инкрустированной бриллиантами и украшенной небольшой памятной монограммой. И застопорилась на размерах этой заколки, которая, если начертать на ней хотя бы малую часть тех слов, коими я собиралась осыпать следователя, должна была получиться величиной с двухстворчатую дверь. Вот в этот интересный момент Свиридов довольно грубо ухватил меня под мышки и выволок наверх.

— Господи! Как вы меня нашли?! — Я обвила его шею руками и, едва сдерживая рыдания, упала ему на грудь. — Я чуть с ума не сошла. Вы не представляете, каково там, внизу. Это хуже… хуже, чем…

— Не нужно, — его ладонь гладила меня по волосам. — Там плохо — и все. А теперь уже намного лучше, не так ли?

Он поднял мою голову, заглянул в глаза. Я никогда не знала, что такое отец. И хотя следователя нельзя было заподозрить в причастности к моему появлению на свет, я вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая прибежала к папе спасаться от грозы. Никто из мужчин не смотрел на меня с таким родственным теплом, как Свиридов. И от неожиданности я разревелась. Как ребенок, всхлипывая, утирая нос тыльной стороной ладони.

— Будет, будет, — он легонько похлопал меня по спине. — Перестаньте. Нам нужно идти.

— Где меня держали? — Я икнула и огляделась.

Над нами нависал низкий сферический потолок времен раннего Средневековья. Маленькая комнатка, освещаемая лишь фонарем в руках следователя, походила на отсек бомбоубежища.

— Ну и местечко. Что это такое?

— Обычное подземелье, — мой спаситель равнодушно пожал плечами.

— А там? — Я посмотрела на грубо высеченную в полу дырку, возле которой валялась давным-давно сколоченная деревянная крышка.

— Там? — Николай Павлович хмыкнул. — А черт его знает, что там, если здесь подземелье. Я в этих делах плохо разбираюсь. Знаю одно, если мы сейчас же отсюда не уйдем, вас снова туда сунут. И меня вместе с вами. А мне, уж поверьте, совсем не хочется остаток жизни просидеть в том, что ниже подземелья.

— Боже ты мой! Скажите хотя бы, где мы территориально?

— Успокойтесь, все еще в Италии, — он улыбнулся, выключил фонарик, взял меня за руку и повел куда-то в темноту.

Как оказалось, комната сквозь узкий свод вливалась в такой же узкий каменный коридор.

— Почему вы лишили нас света? — прошептала я.

— Ну… видите ли… фонарь может сыграть с нами дурную шутку. Проще говоря, не хотелось бы, чтобы нас заметили.

— Такое впечатление, что мы очутились в прошлом. Причем не в самые лучшие его времена, — проворчала я, очередной раз задев плечом шершавую стену.

— Так и есть, — донеслось до меня. — Это старый-престарый монастырь. Он весь мхом порос. Если бы вы его видели снаружи, ох, опять головой задел — так и макушку раздолбать недолго, — вы бы, Амалия, не удивлялись, что здесь под подземельем еще есть помещения. Все-таки ваши стражи — удивительно гуманные люди. Могли бы запереть вас в камеру пыток, например. С ужасными проржавевшими наручниками, в которых все еще болтаются кости доисторических мучеников.

— Фу! — Я слишком живо представила себе эту картину. — Перестаньте. Как вы-то меня нашли?

— Догадайтесь.

— Понятия не имею.

— Ничего, скоро поймете, — с какой-то зловещей загадочностью пробурчал следователь. — Главное сейчас — не заблудиться в этом лабиринте.

— Не понимаю, как тут можно заблудиться. В коридоре-то!

— Мы уже прошли три разветвления. И если я не просчитался, то на следующем нам нужно повернуть направо.

— Да как же вы их видите? — Я прищурилась, пытаясь разглядеть в кромешной тьме очертания предполагаемых проходов. Тщетно.

— Я не вижу, я считаю шаги. Так меня научили.

— Кто?

— О, это долгий рассказ. Я видел, как вас погрузили в гондолу. Смысла их атаковать не имело, я решил следовать за ними, ну и все мы дружно добрались до этого глухого места. Ехали довольно долго. Самое сложное, конечно, было оставаться незамеченным, но тут мне помог, как бы выразился мой младший сын, ваш пофигизм.

— В каком смысле?

— В смысле «жучок». Я вынул из вашего паспорта лишь один, а если бы вы оказались более подозрительной, то сегодня я вряд ли смог бы прийти вам на помощь.