Книга От любви до ненависти - Елена Белкина

— Я и говорю: ездиет. Умереть. И лоджия есть, да? Выйти можно? Это тренажер такой, да? Попробовать можно? Смотри ты. Умереть… А это ты сам застеклил, да?.. А паркет тоже сам стелил, нет? А это книги, да? Книги… Все прочитал, да? Интересные есть? А это картина, да? Она репродукция или настоящая? Вижу, что настоящая. Купил, да? Подарили? Умереть… А это торшер, да? Торшер… Абажурчик голубенький…

Так она назвала почти все, что попалось ее глазам.

Борис сперва любовался ею, а потом это ему прискучило.

— Давай-ка поужинаем, — сказал он.

— Это что, проверка, да? — спросила Катя. — Я тебе честно скажу, я готовить не умею. Дома не готовила, а в общежитии у нас одна плита на весь этаж была. Правда, я, в больнице когда работала, видела, как там в столовой готовят, но если я тебе так приготовлю, ты умрешь.

— Ничего, — сказал Борис. — Для первого раза я сам.

И приготовил очень простое, но очень эффектное блюдо: мелко нарезал лук, морковь, чеснок, петрушку, салат — все овощи, которые нашлись в холодильнике, добавил специи, много оливкового масла, все это обжарил на сильном огне, постоянно перемешивая до тех пор, пока масса не стала однородной, золотисто-коричневой. Одновременно сварил спагетти и разложил их по двум глубоким тарелкам, сверху обильно сдобрив полученным овощным рагу.

Катя ела с азартом, вхлюпывая со свистом в рот длинные спагеттины.

— Фу-у! — сказала, очистив тарелку. — Облопалась.

— Еще?

— Нет. Я, между прочим, вечером вообще не ем. Для фигуры.

Борис одобрил.

Не зная, чем ее еще занять, усадил смотреть телевизор, да и сам решил посмотреть, благо на одном из каналов шел фильм, который ему нравился.

Оказалась, Катя не только любит называть предметы, которые видит, но и комментировать кино.

— Врет! Ведь врет же! — говорила она, когда герой говорил героине, что ему надо уехать. И не очень-то это, кстати, скрывал. — Машина какая у придурка! — комментировала Катя дальше. — Поехал. Ага, приехал. Поднимается. А вот и она. Любовница. Она в халатике уже, ты понял? Обнимаются. Целуются. Это я знаю, это называется французский поцелуй. Дальше покажут или нет? Фиг с два, темнота. Старое кино, сейчас бы показали… А чего она лежит? Лежит и смотрит. Целый час смотрит. Чего она смотрит? О! — теперь он смотрит. Так все кино и будут смотреть? Плачет. Чего она плачет? Дура. Наверно, знает, что он ее бросит.

Бориса сперва забавляли эти комментарии, но вскоре он сказал:

— Извини, но я все вижу.

— Чего?

— Я вижу. Не надо мне объяснять.

— Ладно. Привычка…

Но и потом, когда она, приняв душ, улеглась в постель (причем Катина стройность оказалась не безупречной), выяснилось, что она и тут без комментариев не может.

— Сейчас я… — игриво начала она и далее обстоятельно описывала все свои действия, а также действия Бориса, но тут он уже не препятствовал, потому что это ему, пожалуй, даже понравилось, это придавало какую-то особинку и остроту, ранее ему неведомую.

На другой день, задав себе вопрос, нашел ли он то, что искал, Борис не смог ответить однозначно. Ясно пока одно: что-то в ней есть такое, из-за чего не хочется с ней пока расставаться.

Посмотрим, в общем.

Ему вдруг захотелось сделать девочке что-нибудь приятное. У него были кое-какие сбережения, и он решил купить ей кое-что из одежды.

Они поехали по магазинам.

Катя примеряла, вертелась перед зеркалами, охала и ахала.

Дома же, когда надела черное платье, сапоги на шпильке, меховой берет, кожаное пальто на меху, прошлась во всем этом, оглядывая себя в большом зеркале старого антикварного комода, — расплакалась, обняла Бориса и долго что-то шептала ему в шею (он не мог разобрать), обливая его горячими горючими слезами. Он умилился и любовно повалил ее и любил ее прямо на полу, задрав платье и раскинув пальто. Она была в восторге.

Все эти невинные шалости и забавы продолжались неделю, в конце которой Катя несколько пришла в себя и вспомнила, что существует еще какой-то окружающий мир, несмотря на то что она его фактически покинула, а в этом мире есть верная подруга Нинка, осчастливившая ее. Она решила позвонить ей и пригласить на вечерок. Нинка сказала, что сегодня не может: База ее навещает, зато завтра утром он улетает куда-то аж в Сибирь, так что запросто.

— Я Нинку в гости пригласила, — сказала Катя Борису на другой день. — Сегодня вечером. Ты не против?

— Могла бы посоветоваться.

— Если против, я ей позвоню и отменю все на фиг.

— Нет, зачем же. Но впредь предупреждай о своих намерениях, хорошо?

— Хорошо, — сказала Катя и рассмеялась.

— В чем дело?

— Да так. Выражаешься ты — умереть: «впредь о намерениях!» Я торчу.

— Ну, торчи, — разрешил Борис.

Нинка явилась с цветами и с шампанским.

— Это у нас как будет? — спросила она. — Помолвка или мальчишник совместно с девичником? Вы как, решили, женитесь уже?

— Мы в процессе решения, — сказал Борис.

— И то ладно.

Сели ужинать, как-то совпало, что настроение у всех было легкое, как шампанское. Поэтому с прибаутками и незатейливым разговорцем выпили шампанское, Борис достал еще бутылку.

— К шампанскому полагается шоколад. Где у нас шоколад? — спросила Катя.

— Разве нет? — спросил Борис. — Значит, ты его весь съела.

— Ах я, падла! — закричала Катя, дурачась. — Без шоколада шампанского не пью! Ждите меня!

И, быстро одевшись, выбежала, сказав, что пойдет в круглосуточный мини-маркет, находившийся на первом этаже этого же дома.

— Ну что, доволен? — спросила Нинка.

— Смотря что иметь в виду.

— Я все имею в виду.

— А что это тебя так заботит?

— Она моя подруга.

Нинка машинально вертела в руке пробку от выпитого шампанского, и это привлекло внимание Бориса — как часто нас привлекают именно бесцельные действия и движения.

— Слушай, — сказал он вдруг с каким-то удивлением, будто увидел то, что никак не ожидал увидеть, — у тебя потрясающе красивые пальцы. И руки вообще.

— Я знаю, — сказала Нинка.

— Ты не думай, я не пытаюсь, это самое…

— Я не думаю.

— Просто, в самом деле. Дай руку.

Нинке, что ли, жалко? Дала руку, гибкую, гладкую, теплую.

И странное ощущение возникло у Бориса.

Ему нравилась Катя, и руки ее тоже, Да и все остальное. Но когда он прикасался к ней, возникало чувство любознательного любования, чувство мужской приятной жажды, сейчас же — совершенно иное. Сейчас — чувство родственности, близости. Если можно так сказать, эта рука сделана по его размеру, и дело не в величине ее или форме, а в чем-то неназываемом. По размеру — ее теплота, ее мягкая легкая тяжесть, ее упругая мягкость, и эта жилочка на запястье…