Книга Заговор Горбачева и Ельцина. Кто стоял за хозяевами Кремля? - Александр Костин

Когда доктор с чемоданчиком открыл дверь зала заседаний, он увидел, что все разошлись, а его пациент одиноко сидит в кресле, обуреваемый тяжкими переживаниями»[197].

«Сторонникам версии о тайном сговоре» очень легко ответить на вопрос, прозвучавший в конце этой длинной цитаты, — так когда это было? За десять месяцев до описываемых событий — в январе 1987 года. Тогда его здорово отхлестали, да так, что ему сделалось плохо, — стало сдавать сердце. А какое сердце выдержит такие физические и эмоциональные нагрузки, которые испытывал в течение двух «московских» лет Б. Ельцин? Да и алкогольные нагрузки со счетов сбрасывать нельзя, — это вам не уральские забавы — «в дуплет», возраст уже не тот! А вот если этот аргумент развернуть на все 180 градусов, «перелицевать», говоря попросту. А не явился ли январский эпизод с Ельциным как раз поводом для разработки смелого проекта «тайного сговора»? Не тут ли сверкнула мысль в одной голове с проплешиной, — Эврика! — вот он «уральский бульдозер», который сдвинет, наконец-то, застрявший воз перестройки. И судя по конечному результату, мысль была просто из разряда гениальных!

Дальше события развивались в последовательности, о которой сказано выше: многочасовые беседы без свидетелей и каких-либо записей и документов, письмо-заявление в Пицунду, «экспромт-выступление» на Пленуме, дирижирование «волчьей стаей» по избиению «отступника» и снова сердечный приступ у Ельцина. Сердечный приступ пишем без кавычек, грешить не будем, по-человечески жалко Б. Ельцина, пережившего личную драму. После такой «политической бани», устроенной Горбачевым, хотя и по ранее «утвержденному плану», и железное сердце не выдержит, а Ельцину уже 57-й годок пошел. Другое дело эпизод с имитацией попытки суицида «посредством канцелярских ножниц» — тут без театральных трюков, на которые Ельцин был горазд, не обошлось.

Так что же в арсенале у сторонников версии о тайном сговоре? Слово Н. Зеньковичу:

«Версия о сговоре Горбачева и Ельцина живуча до сих пор. Невероятная активность генсека, нетерпеливо напомнившего Лигачеву, что Ельцин хочет сделать какое-то заявление, усиливает эти подозрения. Откровенное давление на председательствовавшего, явно уклонявшегося от надвигающегося скандала, вторжение в его функции не остались незамеченными и сегодня дают обильную пищу для догадок.

Превалируют три точки зрения. Первая — рок, судьба. Мотылек сам летит на огонь, кролик лезет в пасть удава, жертву бессознательно тянет к убийце. Вторая — двухчасовая речь, прерываемая одобрительными аплодисментами, размагнитила генсека, привела в благодушное состояние. Захотелось быть добрым и справедливым ко всем. И третья — предварительный сговор, имевший целью раскол в Политбюро, что позволило бы осуществить возникший еще в конце 1985 года замысел о разделении КПСС на две самостоятельные политические партии.

По третьей, самой распространенной версии, Ельцину отводилась роль могучего тарана горбачевско-яковлевских реформ. Смелый до безрассудства, он был единственным в Политбюро, кто обладал неукротимым бойцовским характером. Сравниться с ним в этом плане мог разве что Лигачев, но Егор Кузьмич не годился для данной роли в силу своих консервативных взглядов. А Ельцин покорил всех уже первым своим новаторским выступлением на перестроечном XXVII съезде. Стало ясно, что недавний свердловский секретарь не из тех, кто любит компромиссы, и потому именно на него сделал ставку в своих многоходовых комбинациях новый Генеральный секретарь.

И просчитался. Ибо хотелось как лучше, а получилось как всегда. Очень скоро выяснилось, что Ельцин не намерен играть роль горбачевского «тарана», а сам хочет добиваться собственного места на кремлевском небосводе. Честолюбивому уральцу не по нутру были какие-то отдельные выигрыши, он захотел снять весь банк сразу. И поставил все на карту» — но не сдаются и противники тайного сговора, поскольку, на их взгляд, слишком много необычного было в этом «историческом» выступлении Ельцина. Того, что было произнесено с трибуны Пленума, нельзя было объяснить ничем, кроме как «экспромтом», на который мог пойти только Ельцин. Однако продолжим цитирование Н. Зеньковича:

«Никому о подробностях!

Выступление Ельцина, которому но настоянию Горбачева дали слово уже после того, как приняли решение не открывать прений по докладу генсека, было коротким, не более десяти минут. Сказать, что оно произвело эффект внезапно разорвавшейся бомбы, значит, ничего не сказать.

Бомбы падали и взрывались недалеко от кремлевских стен и раньше. Старинное здание, где проходил пленум, помнит грохот артиллерийских снарядов, которыми красногвардейцы обстреливали Кремль в семнадцатом. Но такого, что «отмочил» Ельцин, в этом зале не происходило никогда!

Хотя на пленуме договорились не предавать огласке случившееся, шило в мешке утаить было трудно. Все-таки 530 участников, не считая работников разных вспомогательных служб. Само собой, уже вечером того же дня Москва была взбудоражена слухами. Запрет на информацию — никому о подробностях! — вызвал обратный результат. До сих пор многие уверены, что Ельцин критиковал Горбачева за вмешательство его супруги в государственные дела.

Конечно же это досужие вымыслы, отражавшие антипатии простых людей к первой леди. Ничего подобного Ельцин не произносил. Но и того, что прозвучало в мертвой тишине зала, было достаточно, чтобы вызвать шок у большинства членов ЦК.

Даже сегодня, после всех сильнейших потрясений наиновейшего времени, выступление Ельцина потрясает безрассудно-отчаянной смелостью. Два года держали его в строжайшей тайне — и это в эпоху гласности! Значит, было что скрывать?

Четыре неполные машинописные странички, в которые вместилась стенограмма злополучного выступления, перепаханы вдоль и поперек. Все хотят разгадать тайну неожиданной апелляции Ельцина к ошеломленному ЦК. Увы, структурный анализ текста не внес пока ясности. Компьютерщики-структуралисты в растерянности. Текст состоит из блоков, каждый из которых подтверждает правильность разных, порой даже полярных, точек зрения.

«Ельцин сознательно шел на развязывание публичного конфликта», — считает бывший член Политбюро В. А. Медведев, оставшийся верным Горбачеву и работающий в его фонде. Анализируя октябрьский бунт московского секретаря с учетом личных наблюдений и в свете последующего развития событий, Медведев склоняется к выводу, что тогда в действиях Ельцина преобладали личностные факторы и мотивы, хотя уже просматривались контуры нарождавшейся левой оппозиции, с ее лозунгами радикальных реформ. Прошло немало времени, прежде чем позиция Ельцина обрела более или менее ясные политические контуры, сомкнулась в чем-то с настроениями зарождавшейся радикально-демократической оппозиции.

Таким образом, по мнению сторонников Горбачева, выходка московского секретаря, испортившего праздник участникам пленума, носит исключительно личностный характер. Бунт Ельцина — это бунт тщеславного одиночки, разрушителя по своей натуре, неспособного к бесконфликтному существованию.