Книга Встречи на ветру - Николай Беспалов

– Я на кухню, – шепчет соседка, – чайник поставлю. У меня настоящий индийский чай со слонами, заварю и приду. Чай – великое дело. – Пошла женщина по коридору. Смотрю ей в спину: коммунальное житье имеет все же свои преимущества.

Павла я застала сидящим у окна, курящим свои сигареты «ТУ-154».

– Это называется больной! – говорю ему и замечаю в голосе своем нотки заботливой жены.

– Две затяжки, – виновато отвечает Павел и по-мальчишески разгоняет дым.

– Соседку послал в аптеку за валидолом, а сам смолит.

Протянулась ниточка между нами. Наверное, – нет у меня опыта – так начинается семейная жизнь.

Валидол Павел сунул в рот, этим запахом запомнился мне наш поцелуй, который прервал лишь приход соседки.

– Миль пардон, молодежь, но поцелуй, как бы он ни был сладок, чая с лимоном, – дикая редкость в это время года, – не заменит. Садитесь за стол.

К чаю Вера Сергеевна – наконец-то мы познакомились – принесла сушки и домашнее печенье. Я со своими продовольственными запасами пока осталась в стороне.

Чай был превосходен, и я задала соседке вопрос, в чем секрет заварки.

– Ирочка, секрет прост: не жалейте листа в заварку. В блокаду мы пили кипяток, настоянный на сушеных листьях смородины. Наша семья жила на окарине города, в районе Ржевки, и маме как работнику железной дороги полагался небольшой участок земли в зоне отчуждения. Все сажали овощи, а мама посадила несколько ягодных кустов. Были и овощи, но ягоды смородины, крыжовника и малины в нашей семье шли на варенья.

– Сколько же вам было лет? – задала я вопрос.

– Мне? – Вера Сергеевна хитро улыбнулась. – А сколько лет вы мне дадите?

Я поняла всю бестактность своего вопроса.

– Простите. – Мне было неловко, но женщина ничуть не расстроилась.

– Пустое. Я не актриса, чтобы скрывать свой возраст. В сорок первом году мне стукнуло девятнадцать. Студенка второго курса юридического техникума, тогда был такой. Потом был Карельский фронт. Служба при штабе. Ранение и демобилизация под чистую.

– Ира, – вмешался Павел, – ты устроила настоящий допрос Вере Сергеевне.

– Павел, Вы неправы. Молодежь должна знать историю не из одних учебников. Скажите, в каком учебнике вы прочтете, например, о таком факте? Начальник политотдела Армии приказал мне собрать информацию об убитых нашими снайперами фрицах. Я и тогда была дотошна до рвоты. Начала скрупулезно собирать информацию. Начиная с ротного звена. Прошел установленный мне командиром срок – у меня готова справка. Мне бы самой задуматься об итоговой цифири, но глупа была, с тем и пошла. Начальник политотдела до войны служил преподавателем в одном из высших военных учебных заведений, был исключительно образованным человеком, мог говорить по-немецки, играл на аккордеоне, хорошо пел. К тому же был человеком с юмором. Прочитал мой доклад и говорит: «Вы, товарищ младший лейтенант, сами свое творение перечитывали?» Я головой, как китайский божок, киваю, а он: «Тогда, – смеясь, продолжает он, – по вашим данным, перед нами не осталось ни одного живого немца».

Смеется Павел, смеюсь и я.

– Вам смешно, а я тогда, – незлобиво говорит Вера Сергеевна, – чуть со стыда не умерла. После войны я часто вспоминала того политработника. Наш статкомитет тоже увлекается цифирью. Прочтешь иногда его данные, например, по производству мяса, так выходит на каждого человека у нас приходится чуть ли не корове, а в провинции мясо в продаже бывает раз в полугодие.

– А в холодильниках у того же народа полно всего. Так что прав наш комитет по статистике.

– Товарищи, – прерываю я их экономический диспут, – у меня в сумке подтверждение данных статистиков. Я, например, проголодалась.

Я и проголодалась, и хочу поделиться с Павлом своими новостями.

– Ира права, одним чаем сыт не будешь. Вы тут без меня пируйте, а у меня дела. – Тактична соседка у Павла.

– Вижу, – Павел прозорлив, – у тебя есть что мне рассказать.

– Как твое сердце? – спрашиваю.

– Мое сердце выдержит и дурную, и приятную новость. Думаю, это даже не сердце. Невралгия это. Выкладывай.

– Нет уж, – мне хочется накормить его. Тоже что-то новое в моих отношениях с мужчиной, – сначала я накормлю тебя, мы выпьем, а потом я все расскажу.

– Ты психолог. На сытый желудок человек даже известие о собственной близкой смерти воспримет легче.

Наша трапеза проходила под аккомпанемент музыки Вагнера. Павел предварил её такими словами:

– Адольф Гитлер любил слушать вагнеровскую «Вальпургиеву ночь», потому Иосиф Сталин запретил исполнять любое его, Вагнера, произведение. В музыке Вагнера я ощущаю космическую силу. – Услышать такое откровение всегда немного сурового Павла мне было странно, но музыка и на меня произвела сильное впечатление. Правда, кушать колбасу твердого копчения я бы предпочла под более легкую музыку. Павел пил водку, а на мое предостережение ответил коротко:

– Водка в ограниченных количествах для мужчин полезна, – улыбнулся и добавил: – Скоро ты это почувствуешь.

Я и почувствовала. Так почувствовала, что рассказать ему о своих новостях я смогла лишь после того. Чего того? А того, о чем при детях не говорят.

– Надо было тебе уточнить, какого именно отраслевого обкома руководителем тебе предлагают быть.

Наверное, под впечатлением того, что произошло раньше, я не совсем точно определила свое место в обкоме.

– Руководителем не всего обкома – это чересчур.

На этом наша беседа на тему моей карьеры закончилась. Павел неожиданно заговорил о наших отношениях.

– Вчера я побывал у врача. – Я недоуменно посмотрела на него. – Ничего особенного, просто я хотел узнать, в каком состоянии мои репродуктивные органы.

– Чего-чего? Это что ещё за органы?

– Тундра ты неогороженная. Это моя предстательная железа, яички и сам пенис. Ясно?

Мое лицо залила краска. Никто и никогда не говорил со мной о таком. Справившись со смущением, я попыталась пошутить:

– Не знаю, в каком состоянии твоя железа, но твоим пенисом можно в фанере отверстия делать.

– Тебе не к лицу солдатский юмор, но пропущу. Врач сказал, что мои сперматозоиды достаточно активны для того, чтобы оплодотворять женскую яйцеклетку.

– Я поняла. – До меня дошло. – Ты беспокоишься, что я не беременею. – Мне стало жалко глупого моего мальчика. – Не беспокойся, я позволю тебе все только тогда, когда это можно. Ты и не заметил.

– Чертовка! Могла бы мне сказать.

Мне до того стало жалко его, что тут – нет, не за столом, конечно, – я отдалась ему, ничего не опасаясь. Это было двадцать третьего марта 1975 года. Запомнили? Впрочем, зачем вам это?

Утром следующего дня Павел и я вышли из дома, когда рабочие приступили к выполнению планов пятилетки. Вместе мы дошли до остановки автобуса, я дождалась, когда Павел сядет в свой номер, а сама решила пройтись. Не знаю, что происходит с женщиной и как скоро она это может почувствовать, но в те минуты я ощутила себя «тяжелой». Вселилась в меня некая умиротворенность: никуда не хочу спешить, так шла бы и шла. Может быть, и дошла бы хотя бы до моста, но тут, что бы вы думали, пошел дождь. Простужаться мне не следует, вскочила в троллейбус и поехала на завод. Как ни крути, а проект постановления парткома написать надо.