Книга Страсть и судьба - Юджиния Райли

Последние месяцы она жила словно в грезах, отодвигая неизбежное. Но рано или поздно ей придется встретиться с реальностью лицом к лицу. Ей опять нужно искать ответы. Нужно найти свое место во времени.

Хорошо, что попытки терроризировать ее больше не повторялись. Со дня свадьбы она не слышала зловещего голоса, не находила гри-гри. Олимпия, кажется, смирилась с их браком. Она, видимо, обрадовалась, когда через два месяца после свадьбы они сказали ей о ребенке. Она даже вышила для младенца платочек и научила Сару вязать ботиночки и свитер.

Олимпия подобрела, а Баптиста оставалась равнодушной и непроницаемой. Иногда, когда Сара бывала в салоне, гостиной или в коридоре, она пугалась, обнаружив у себя за спиной Баптисту. У служанки появилась раздражающая привычка красться за Сарой. Несколько раз молодая женщина пеняла ей на это. Идти жаловаться Дэмьену не стоило, но, кажется, он был прав, подозревая негритянку. Ведь запугивание прекратилось с того дня, когда он предупредил Баптисту о возможном увольнении.

Услышав стук копыт, Сара подошла к окну. Она увидела мужа верхом на черном жеребце. Он выглядел франтом в шоколадно-коричневом сюртуке, брюках цвета буйволовой кожи и коричневой плантаторской шляпе. Ее радовало, что он стал следить за модой и носить другие цвета, кроме неизменного черного, который носил все эти годы как траур по Винси. Сара считала, что это — еще один признак его готовности покончить со своим затворничеством.

Он спешился, передал коня подбежавшему конюху и отвязал холщовый мешок, притороченный к седлу. Взглянув вверх, он заметил жену. Сняв шляпу, галантно поклонился.

— Добрый день, миледи. Не уходите, я сейчас поднимусь к вам.

«Куда я могу уйти?» — подумала Сара. Через минуту Дэмьен вбежал в салон. Волосы его были взлохмачены, лицо горело от скачки, темные глаза сверкали. Он положил мешок на подоконник и поцеловал ее.

— Ах, дорогая, ты выглядишь, как всегда, чудесно.

От него успокоительно пахло потом, кожей, табаком и весенней листвой.

— Как я рада, что ты вернулся.

Он ласково положил руку ей на живот.

— Как сегодня чувствует себя наше чудо?

Ребенок шевельнулся под отцовской рукой, как будто услышал вопрос. Они засмеялись, и Сара заметила:

— Буйный.

— Теперь уже недолго, да? — Потом, усмехнувшись, взял мешок. — Совсем забыл. Это тебе — точнее, младенцу.

И развязав мешок, вывалил его содержимое на подоконник.

— Ой! — воскликнула Сара. Она села и стала рассматривать детскую одежду ручной работы — целую груду батистовых платьиц, отороченных кружевом, вязаных ботиночек, вышитых одеяльцев и рубашечек нежных пастельных цветов. Глаза ее засияли.

— Это божественно!

— Одна черная женщина в городе несколько месяцев делала это приданое, — гордо сообщил он.

— Наш малыш будет самым нарядным во всем приходе, если прибавить к этому все, что связали мы с Олимпией!

Он заглянул в ее сияющие глаза.

— Все лучшее — нашему малышу.

Сара встала.

— Дэмьен, ты замечательный.

Он обнял ее, а потом, погрустнев, сказал:

— Я хочу поговорить с тобой кое о чем.

— Да? — Он отбросил прядку волос с ее лба.

— В последнее время я заметил в городе, что у многих черных — да у белых — нет работы. В конце войны многие наши рабы просто ушли с плантации. Кое-кто подался на Север в поисках удачи. А теперь некоторые из них вернулись в Меридиан и сидят без работы. Я думал-думал и решил… — На мгновение он заколебался. — Решил нанять людей и следующей весной начать сажать сахарный тростник.

— Конечно, конечно, — тут же согласилась Сара. — Нельзя, чтобы земля была заброшенной. Когда-то Белль Фонтэн был действующей плантацией и должен опять стать такой.

Дэмьен улыбнулся, но в глазах у него мелькнуло беспокойство.

— Сара, учти, что тогда мне придется часто оставлять тебя одну. Какое-то время я сам должен буду присматривать за работами, пока не найду надежного управляющего и надсмотрщика. Еще мне придется ездить к своему агенту в Новый Орлеан. — И быстро добавил: — Но если ты считаешь, что это опасно для тебя…

Она прижала палец к его губам.

— Дэмьен, меньше всего мне хочется мешать тебе следовать твоему предназначению. Ты должен вернуться в мир. — Нахмурившись, она решительно продолжала: — И каким-то образом мы с малышом должны присоединиться к тебе.

— Дорогая, ведь ты не собираешься опять исчезнуть?

— Нет, — вздохнула она, — не сейчас.

— Неужели дома для нас недостаточно?

— Недостаточно. Ни для нас, ни для ребенка. Уже твои планы и мечты говорят об этом. Тебе нужна женщина, которая будет принимать участие в твоих делах и будет хорошей матерью твоего ребенка.

— Сара, что ты! Ты будешь замечательной матерью. И что за разговоры о других женщинах? Если мои планы обновить плантацию вызывают у тебя подобные мысли, я вообще ничего не буду делать.

— Но я действительно хочу, чтобы ты возродил плантацию. Я просто хочу быть рядом с тобой в этом мире.

— А разве сейчас ты не рядом со мной? — он поцеловал ее, но поскольку она все еще продолжала хмуриться, погладил ее по спине и сказал: — У тебя усталый вид, дорогая. Ты слишком долго была на ногах, наверное?

— Я хорошо себя чувствую. Посмотри, — она обвела жестом комнату, и глаза ее заблестели. — Я только что закончила последнюю картину.

— Неужели! Какая великолепная работа! У меня просто слов нет. — Он подошел к только что отреставрированному пейзажу и стал рассматривать его под разными углами. Потом удивленно покачал головой: — Вот если бы Винси видел все это!

— Да, хорошо бы. Мне бы так хотелось узнать его, — прошептала Сара.

— Но ты его знаешь, — прошептал он в ответ. — На самом деле знаешь.

Они посмотрели друг на друга с мучительным взаимопониманием. Затем Дэмьен обошел мольберт и увидел подпись Сары.

— Мне нравится, как ты их подписала, и что дату реставрации отметила. Но почему ты все время подписываешься «Дженнингс»?

— Просто для того, чтобы там стояла одна и та же фамилия, дорогой. Я уверена, что рано или поздно эти картины попадут в музей, и поэтому нужно, чтобы будущие поколения не путались, а знали, что у картин был один реставратор.

— Но во всех остальных смыслах ты — Сара Фонтэн, — сказал он твердо.

— Я во всех смыслах Сара Фонтэн.

Он улыбнулся, удовлетворенный. И добавил, посмотрев на нижнюю часть подписи:

— Песочные часы — это интересный штрих. Но я заметил, что все часы разные. Вот возьми, например, эти. Весь песок перетек в нижнюю часть.

— Ты наблюдателен, — сухо засмеялась Сара. — Видишь ли, когда я ставила свою подпись на обратной стороне первой картины, я нарисовала там такие часы. Не знаю, почему. Так, какой-то каприз. Но верхняя часть часов была наполнена песком, и на каждой картине которую я заканчивала, в часах песка становилось все меньше. Это получалось как-то само собой. А теперь весь песок вытек.