Книга Наследство разоренных - Киран Десаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
В супермаркете он вспомнил, как играл со сверстниками в родной деревне. Уставал так, что еле до дома добирался. Они швыряли в деревья камни и тапки, сбивали бер и джамун; гонялись за ящерицами, пока те не жертвовали своими хвостами. Юркие вертящиеся хвостики летели потом в девчонок. Воровали из лавки шарики чоран похожие на козьи какашки, но очень вкусные, похрустывающие на зубах. Вспомнил купание в реке, упругие мышцы воды, принимающие его тело; вспомнил, как сидел на камне, следя за течением, болтая ногами в воде и усиленно, до боли в челюстях, пережевывая сладкий сахарный тростник. А крикет! Сам играл, по радио слушал, по телевидению тоже крикет… Улыбнулся, вспомнив знаменательный вечер, когда сгорел деревенский трансформатор и вся деревня собралась у единственного телевизора, подключенного к автомобильному аккумулятору. Индия против Австралии. Прекратились полевые работы по всей стране, проститутки жаловались на отсутствие клиентов — все прилипли к экранам. А самоса с подливкой чатни на пальмовом листе вместо тарелки… Место, где он никогда не фотографировался в одиночку.
Школу, учитель которой торговал отметками, он не вспоминал. Не вспоминал крыши, сброшенные ветром, не думал о том, что не только мать, но и бабушка его уже покинула этот мир. Он не вспоминал того, из-за чего он уехал.
Падкая на лесть и посулы, как и все девицы ее возраста, сестра Джиана все же не смогла удержать в себе переполнявших ее новостей, и к моменту возвращения Джиана все семейство уже оказалось в курсе драматических событий, приукрашенных живой фантазией дрянной девчонки. Услышав о ружьях, даже бабка Джиана вышла из обычного полусонного состояния, прошаркала к газете, свернула ее в трубку и направилась к Джиану. Джиан замер, удивленный ее прытью. Газетная труба взметнулась в воздухе и ударила его по макушке.
— Совсем одурел! Носишься вокруг, об учении думать забыл. В тюрьму хочешь?
Джиан попятился. Информационный рупор догнал его, шмякнул по заднице.
— Волком взвоешь, как хвост прищемят, да поздно будет!
— Да погоди, может, он не виноват, — вступилась мать.
— С чего бы эта девица приперлась сюда, в такую даль? Просто так, для прогулки? С такими лучше не связываться. Мы люди бедные, бесправные, они нас в два счета стопчут. Вот так, отцу некогда, мать воспитанием совершенно не занимается, — обрадовалась она поводу придраться к невестке. И приняла решительные меры. Заперла внука на замок.
Когда за ним заехали друзья, бабка выползла за дверь.
— Скажи хоть, что я заболел! — взывал Джиан, озабоченный потерей репутации несгибаемого бойца.
— Он заболел. Шибко-шибко болен.
— Что с ним?
— Татти бегает, с горшка не слезает, все время татти. — Заключенный схватился за голову. Ох, позор-то какой! Вот ржать-то над ним будут… — Должно быть, съел чего-то неподходящего. Хлещет из него, как с неба в дождливый сезон.
— Каждая семья должна выставить мужчину для участия в демонстрации.
Большой марш предстоит, торжественное сожжение Индо-Непальского договора.
— Некого нам выставлять. Хотите, чтоб он вам ваш марш обдристал?
Они поехали дальше, останавливаясь у каждого дома. В соседних домах тоже не было недостатка в желудочно-кишечных и сердечных больных, а также в подвернутых лодыжках, ревматических болях в спине… даже справки предъявлялись.
— Господин Чаттерджи страдает повышенным давлением, ему предписано не волноваться…
— Пошлите кого-нибудь другого. Не все же у вас больны.
* * *
Освобожденный от необходимости решать и действовать, Джиан быстро успокоился, ощутил какое-то умиротворение. Как будто вернулся в детство. В конце концов, ничего непоправимого не произошло. Пройдет время, все успокоится, он помирится с Саи. Он ведь неплохой парень. Борьба все же не для него. Зря он полез в политику, вообразил себя спицей колеса истории. У личного счастья меньшие масштабы. Конечно, мало кто признается себе: «Да, я трус». Этот факт следует определенным образом сервировать, маскировать, декорировать. Объяснить стечением обстоятельств. От одного унижения его спасло проявление жестокости к Саи, от другого — искреннее уважение к старой бабушке. Трусость нуждается в толстом слое грима. Любые жизненные принципы следует обосновать.
Времени на размышления много. Он поковырял в пупке, прочистил тупым карандашом заросшие серой уши, проверил слух, прислушавшись к радиомузончику: «Ча-а-а-анди ра-а-а-ате, пьяр ки ба-а-а-ате…» Повернулся к приемнику правым ухом, левым… выковырял из носа засохшие сопли, скатал изящный шарик, сам есть не стал, скормил толстой полосатой паучихе, построившей ловчую сеть между столом и стеной. Пожертвовал. Паучиха, не веря своему счастью, обследовала подарок и принялась его уплетать.
Много ли живому существу нужно для довольства и умиротворения? О, безбрежное пространство замкнутого мирка!
И вдруг вспыхнули уши. Зачем он рассказал ребятам о ружьях? Как? И после этого спокойно лежать на кровати? Обуреваемый жаждой деятельности, Джиан вскочил и принялся расхаживать по комнате.
* * *
Саи мучилась в своей комнате, Джиан, вырванный угрызениями совести из блаженного состояния, переживал в своей, а бумаге с текстом Индо-Непальского договора 1950 года суждено было скорчиться в пламени и превратиться в газ и пепел.
— Надо кому-то идти, ой надо, — причитал повар после того, как джип патриотов наведался к воротам Чо-Ойю.
— Ну и иди, раз тебе надо, — огрызнулся судья.
27 июля 1986 года. Всю ночь с неба лило, повар молился, чтобы ливень усилился, но к утру дождь прекратился, проклюнулись даже просветы в облаках. Повар полежал в постели, вздохнул, встал, сунул ноги в шлепанцы и пополз в клозет.
Он направился на Мела-граунд вместе со сторожем «железного купца». Под сенью статуи Ганди собралось несколько тысяч человек не только из Калимпонга, но и со всей округи, из соседних городков, деревень и деревушек: Мирик, Пасумбанг, долина Сурени, долина Лабонг, Курсеонг и Пешок, шоссе Мунгпутиста… Демонстранты проследуют торжественным маршем к полицейскому участку, перед которым планировалось сожжение документа.
— Здорово они все сладили, — дипломатично похвалил повар организационные таланты освободителей.
Стояли, чего-то ждали, уж не один час прошел. Наконец, когда солнце уже нещадно припекало макушки, кто-то дунул в судейский свисток и приказал шевелить ногами. Хореографически взметнулись в воздух кукри, глотки завопили привычное: «Джаи Горка!»
— Ну, через часок, глядишь, отмаемся, — с надеждой пробубнил под нос сторож «железного купца».
* * *
Все протекало гладко, не позавтракавший народ возмечтал о ланче, когда вдруг из-за запертой висячим замком почты в воздух взметнулись камни. Загремели жестяные кровли, закричали раненые.
