Книга Путешествие налегке - Туве Марика Янссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Поздно вечером, уйдя к себе, Мария достала тетрадь и исписала несколько страниц. Она постаралась припомнить все движения Фриды, ее интонации, взгляд, молчание. Повторила их перед зеркалом. Все подходит. Это будет великолепно. Рука, прикрывающая рот, напряженная шея… Мария попробовала изобразить улыбку Фриды. Но улыбка не получилась, улыбка была ее собственная.
* * *
Мария допустила ошибку, разрешив Фриде заниматься домашним хозяйством. Фрида все меньше и меньше походила на Элен: беспомощную немоту сменила болтовня о домашних мелочах, уверенными движениями Фрида колдовала над обедом, сметала с веранды хвою, сгребала листья, чистила кастрюли, приносила дрова. И каждый раз, завершив то или иное дело, являлась к Марии с отчетом, ее карие глаза выражали собачью преданность и вместе с тем ожидание: кузина Фрида ждала похвалы. Марии больше не было пользы от ее присутствия. Через два дня она позвонила Хансу и попросила его прислать на дачу фру Хермансон, их прислугу.
— Я знаю, — сказала Мария, — фру Хермансон должна была приехать сюда позже, но мне она очень нужна. Ты сможешь эту неделю обедать где-нибудь в городе?
— Конечно смогу, — ответил Ханс, он был человек покладистый. — А как тебе живется с твоей кузиной?
— Хорошо, — сказала Мария. — Я рада, что пригласила ее. Это была удачная мысль.
Фру Хермансон приехала и взяла хозяйство в свои руки: кухню, печи, уборку — все. Фрида вернулась к отведенной ей роли. По вечерам они сидели перед камином. Мария почти все время молчала. Она наблюдала за своей кузиной.
— Знаешь, я подумала… — начала Фрида, — может, тебе надо починить какое-нибудь белье… или что-нибудь в этом роде.
— По-моему, нет.
— А я думала… Туман так и стоит.
— Да.
— Прости, если я вмешиваюсь не в свое дело, — очень тихо сказала Фрида, — но ты, наверно, сейчас работаешь над какой-нибудь ролью? Для какого-нибудь будущего спектакля?
— Да, — ответила Мария. — У нас осенью премьера. Я играю главную роль.
— О! Твоя первая главная роль!
— Угу. — Мария рассердилась. Как к этому относиться? Она наклонилась, пошевелила дрова в камине и спросила: — А ты откуда знаешь?
Фрида ответила не сразу, она испугалась. Потом прошептала:
— Я вырезаю все статьи о тебе, по-моему, до сих пор тебе давали слишком незначительные роли. И пишут про тебя не так, как следует. Правда.
Мария встала и подошла к бару, она налила себе рюмку и выпила, не отрывая глаз от залитых дождем окон веранды.
— Я сказала глупость? — еле слышно спросила Фрида.
— Почему? — Мария вернулась к камину, ее голос звучал очень холодно. Ей вдруг надоел этот эксперимент. — Не понимаю, решительно не понимаю, почему Ханс не хочет расставаться с этим вороньим гнездом. Здесь можно умереть с тоски. Особенно по вечерам.
Фрида вся сжалась в своем кресле.
Прекрасно, пусть думает, что это из-за нее. Совсем как Элен. Во втором акте, когда Элен даже не замечает их жестокости по отношению к ней…
Мария не спеша села и протянула руки к огню.
— Конечно, — сказала она, — я могла бы заставить его продать этот дом и приобрести другой — поменьше, поудобней и поближе к городу. Но я не могу быть с ним такой бессердечной. — Она быстро повернулась к Фриде и спросила: — Тебя когда-нибудь мучают угрызения совести?
— Да. — Ответ прошелестел как вздох.
— Часто?
— Не знаю… Наверно, все время. Как-то так…
Фрида прижала руки к животу, как будто ей было больно. Подбородок опущен, лицо застыло, смотрит в сторону.
— Но ведь ты такая добрая, что ты такого делаешь, чтобы у тебя были угрызения совести?
— То-то и оно. — Фрида побледнела. — Я никогда ничего не делаю — ни хорошего, ни плохого.
— Почему? — Мария внимательно наблюдала за ней.
— Наверно, боюсь… Не знаю…
Вошла фру Хермансон, она задернула шторы, заперла дверь веранды и пожелала им доброй ночи. Потом они услыхали ее шаги на кухне и щелчок замка. Мария налила в рюмку немного чистого виски.
— Выпей, — сказала она Фриде. — Выпей одним глотком, как лекарство. Сразу станет легче.
Фрида посмотрела на рюмку, протянула руку и вдруг разрыдалась, натужно всхлипывая.
— Прости меня, — рыдала она, — мне так тяжело… Мучительно тяжело… Ты так добра, даже не понимаю, почему ты так добра ко мне…
Мария выжидала с неподвижным лицом. Когда Фрида успокоилась, она сказала:
— А теперь выпей. И давай ляжем спать, ты устала, вот и все. Прими на ночь аспирин.
* * *
Туман немного развеялся, и летняя ночь стала синей. Лежа в постели, Мария читала свою роль, медленно, внимательно прочитывала она каждую реплику кузины Фриды, они оживали одна за другой, звучали убедительно и логично. Роль была замечательная, просто замечательная. Но трудная. Только теперь Мария поняла, что для женщины, которую она должна играть, характерны не только покорность и незначительность, что она обладает еще и свойством, о котором говорят очень редко: естественной добротой. Той добротой, которая светится в улыбке кузины Фриды, но которую она не решается отдать другим, скрывает в себе, подавляет собственную щедрость.
Как же живет кузина Фрида? Чем она занимается? Я ничего не знаю о ней…
Мысли Марии отвлеклись, она отложила тетрадку. Внезапно тишина, царившая в доме, встревожила ее, она встала и открыла дверь на площадку. Нет, в щелке под дверью Фридиной комнаты света нет. Фрида спит. Или лежит и плачет? Мария подошла и прислушалась. Нет, тихо. Она облегченно вздохнула.
Вообще-то жаль, что пришлось вызвать сюда фру Хермансон. Но что поделаешь! Надо будет поручить Фриде починить простыни. Не завтра, конечно. А через день, через два. И может быть, рассказать ей какие-нибудь театральные сплетни, их все любят.
Когда Флура[53]Юханссон была молодая, ее часто сравнивали с цветком, она любила свое цветочное имя, считая, что оно ей очень подходит. Тоненькая шея, пышные золотистые волосы, голубые, как незабудки, широко раскрытые глаза, их взгляд мог бы показаться вызывающим, если бы их не затеняли длинные, тщательно накрашенные ресницы. Она выбирала наряды для своей худенькой фигурки в трогательно детской манере, но с большим вкусом, чаще всего носила юбки и девичьи блузки с круглым воротником, похожим на чашелистик. Скрытая такой пуританской униформой, ее кокетливая женственность проявлялась еще ярче, привлекая и волнуя. Тем, кто был с ней близок, казалось, будто они соблазняют школьницу. Флура Юханссон говорила о своих любовных приключениях с обезоруживающей наивностью, словно рассказывала анекдоты о преданных домашних животных, о которых нужно заботиться. Такая откровенность делала ее похожей на покачивающуюся на глади пруда кувшинку, к которой не пристает никакая грязь.
